Эта война еще не кончилась. Борис Бабкин

приглушенно выругался, с трудом поднялся и, держась за ошейник, поплелся к открытому люку.

      – Дух, – прошептал он, – по ошейнику не попал. Умеет бить, сволота!

      У отверстия зиндана остановился. Подошедший чеченец отстегнул цепь и снял ошейник. Локтев осторожно начал спускаться вниз. Люк закрылся. Сергей сел. Вздохнув, снова потер шею и на карачках добрался до лежащего Николая.

      – Эй, – он слегка толкнул его, – как ты?

      Сержант застонал.

      – Жив курилка! – облегченно выдохнул прапорщик и прислонился спиной к прохладной кирпичной стене. – На кой черт выступил? – недовольно спросил он. – Ведь сколько раз говорил… – Услышав, как открывается люк, вскинул голову и ахнул от боли в шее.

      – Пользуйтесь! – сверху сбросили пачку «Примы» и коробок спичек.

      – Твою мать! – пробормотал изумленный Локтев. – С чего это вдруг?

      Люк снова открылся. Упал какой-то пакет. Раскрыв его, окончательно пораженный прапорщик замер. В пакете были средства для оказания первой помощи.

      – Точно с нас скальпы снимут, – пробормотал он.

      – Завтра чтоб машина была готова, – услышал он голос хозяина.

      – Пожрать бы не мешало, – набрался наглости Локтев.

      – Вам дадут поесть, – ответил хозяин, и люк закрылся.

      Николай застонал.

      – Не выступай больше, – сказал прапорщик. – Этим ничего не изменишь, а себе хуже сделаешь. Если бы не машина, нас бы с тобой враз угробили. Так что больше не выступай, – повторил он. – Себя не жалко, обо мне подумай. У меня жена в Ярославле и двое детей. Дочери шестнадцать в июле было, и сыну двенадцать в декабре исполнится. Так что давай будем просто держаться. Да, это плохо и страшно. Но что поделаешь! Пока есть возможность, надо попытаться выжить. Сейчас это главное. Если уж коснется и поймем, что все, тогда зубами хоть палец, но отгрызу кому-нибудь. На большее, наверное, уже сил не хватит. – Он хотел сказать еще что-то, но, услышав сдавленные рыдания парня, вздохнул и замолчал.

      – Не хочу так жить! – расслышал он. – Лучше бы убили сразу!

      – Ты брось это! – повысил голос Локтев. – О родных подумай. Это ты духам можешь говорить, что сирота детдомовская. Я слышал, как ты ночью мать звал. Если бы ее не было…

      – Ей лучше считать, что меня убили, – всхлипнул сержант. – Она, когда видела по телевизору раненых или тех, кого чечены пытали… она мне все время говорила – сынок, лучше, если уж суждено, чтоб тебя убили.

      – Сильна у тебя мамка! – удивился Сергей. – Хотя, с другой стороны, может, и правильно. Ведь каково матери знать, что ее сына ежеминутно мордуют? Но далеко не каждая мать такое дитю скажет.

      – Мама у меня хорошая.

      – А кто спорит?

      – Почему ты так обо мне беспокоишься? – вдруг спросил парень.

      – Сам не знаю. Наверное, потому, что вроде самому как-то легче стало. Ведь когда за кого-то беспокоишься, свои лишения легче переносятся. Ты молод еще. А я… – Он вздохнул и потер заросший