Любовь к жизни. Мари Фредрикссон

отвечала она. – Вот, спела.

      Но все мои сёстры пели. Для нашей семьи музыка значила необычайно много. Отцу всегда хотелось играть и петь, а мы, дети, подпевали. А ещё он нас научил танцевать старинный шведский народный танец хамбу и шотиш.

      Мы часто бывали в церкви и пели в хоре. Тамошнего кантора звали Бенгт-Йоран Йоранссон. Он был невероятно талантлив, и мы ходили в его детский хор. Когда моя сестра Улла-Бритт в 1970 году выходила замуж за датчанина Йеспера, Бенгт-Йоран разучил со мной и Тиной оду «К радости» Бетховена. Говорят, у всех присутствовавших на свадьбе глаза были на мокром месте. Неудивительно.

      Я была жаворонком и всегда просыпалась спозаранку. Будила сестру Тину, лёжа в постели и громко напевая какую-нибудь песню. Я называла это оперным пением. Громкие арии. Тину это ужасно бесило.

      – Заткнись, я хочу спать! – кричала она.

      Но я не могла остановиться. Мне всё время хотелось петь. И сейчас тоже хочется. Микке и дети уже привыкли к этому.

      Заработки давались моим родителям нелегко. Иногда мы ели «молочный суп». Я и сейчас с трудом произношу эти слова – меня просто тошнит. Вы даже не представляете, как я его ненавидела. В подогретое молоко добавляют немного сахара и корицы и заедают всё это старым хлебом. Фрукты нам давали только на Рождество – в другое время на них просто не хватало средств. А если в доме появлялся банан, то нам доставалась лишь половинка. Сырные корки не выбрасывали, а тёрли и потом в получившуюся крошку макали бутерброд.

      Это всё не только потому, что у нас было мало денег. В те времена люди в целом старались экономить – не то что в наши дни.

      Дома родители шили детские вещи для одной из компаний, которая торговала одеждой. Мы садились в машину, ехали в Хельсингборг и отдавали всё, что сделали. Помню, отец просто сходил с ума от того, что я не сидела спокойно, а вечно пинала переднее сиденье. По пути он не выпускал изо рта сигарету, а нас с Тиной укачивало. Но было в этих поездках и нечто захватывающее. Иногда мы садились на паром и доезжали до Хельсингёра – там были дешевле продукты. И тогда нам покупали ещё и по рожку мороженого со сливками и джемом – потрясающий вкус!

      Пошив детской одежды не приносил большого дохода. Мама устроилась на завод по производству варенья в Бьёрнекулле, где работала посменно. Мы с Тиной немного этого стеснялись – почти у всех друзей мамы были домохозяйками. А наша каждую вторую неделю работала по вечерам и только утром могла уделить нам немного времени. Следующую неделю нам и вовсе приходилось заботиться о себе самим. Иногда у нас не было хлеба, иногда – денег.

      Мне было шесть, когда мама устроилась на работу. Помню, как я лежала под столом и тряслась от страха. Я пряталась, потому что мне постоянно мерещились какие-то звуки. Я испытывала стресс. Как это было ужасно: лежать там и бояться. Я не чувствовала себя в безопасности, а просто ждала, когда отец закончит развозить почту и вернётся домой. Но, приходя домой, он хотел только одного: спать.

      Я никогда не любила одиночество. Думаю, корни этой нелюбви следует искать в моём детстве,