Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским. Алексей Солоницын

реки, горы и долины,

      Сквозь огонь, пургу и черный дым,

      Мы вели машины, объезжая мины,

      По путям-дорожкам фронтовым…

      Мы тихонько подпевали, улыбались, и на душе у нас было очень хорошо.

      Потом звучало танго, и пловцы танцевали. Парни держались прямо, делали замысловатые «выходы». А грудной, мягкий и чуть загадочный голос певицы проникал прямо в сердце:

      В этот час, волшебный час любви,

      Первый раз меня любимой назови,

      Подари ты мне все звезды и луну,

      Люби меня одну…

      Да, была пора первых влюбленностей, пора ожидания какой-то новой, необыкновенной жизни. Казалось, еще день, два – и она наступит.

      Эти смутные ожидания нового, как я теперь понимаю, заставили брата поскорее покончить со школой. Он пошел учиться в строительный техникум. Отец выбор одобрил: теперь, после войны, строители очень нужны.

      Но очень скоро я заметил, что и о техникуме, и об учебе Толя ничего не говорит. Мне было интересно, я задавал вопросы, а он или отшучивался, или занимался своими делами – чаще всего «моторчиком». Это была самодельная радиола, которая довольно неплохо работала. Детали (адаптер, динамик и т. д.) доставались самыми разнообразными путями, иногда фантастическими.

      Как и пластинки. Рядом с любимыми песнями, записанными на черных рентгеновских пленках, появились и толстые пластинки Апрелевского завода – арии из опер и оперетт.

      В тот год на гастроли в Саратов, почему-то зимой, приехала оперетта из Иванова. Нам очень понравился «Вольный ветер», и мы с ума сходили от куплетов Фомы и Филиппа:

      Есть у нас один моряк,

      Он бывал во всех морях,

      Где не плавал ни Колумб, ни Беринг…

      Однажды нашу музыку прервал нежданный визит. Пришла незнакомая худая женщина в очках, в потертом пальтишке:

      – Я куратор курса, на котором учится ваш сын Анатолий…

      «Куратор» прозвучало как «экзекутор».

      – Вы знаете, что Анатолий второй месяц не ходит в техникум?

      Отец и мать не нашлись что ответить, только глазели – то на педагога, то на Толю.

      От чая куратор отказалась, ушла, получив заверения, что будут приняты самые строгие меры… вплоть до ремня.

      – Ну, чем же ты занимался? – грозно спросил отец.

      – В кино ходил… в театр.

      – Куда?

      – В театр. На оперетту.

      – Вот как! В оперетку, значит! Поглядите-ка, выискался ценитель субреток!

      Повисла тягостная пауза. Было слышно, как всхлипнула мама. Слово «субретка» я услышал впервые и запомнил его.

      – А где же ты деньги брал? – вдруг спросила мама.

      – Две простыни на Пешке толкнул.

      (Пешкой называли у нас рынок, где торговали овощами, яблоками, сезонными ягодами, барахлишком, скобяными товарами.)

      Мама всплеснула руками.

      – А я-то их обыскалась!

      Отец сжал кулаки. Говорил, срываясь на крик, что в шестнадцать лет был в ЧОНе (часть особого назначения для борьбы с контрреволюцией),