Право на безумие. Аякко Стамм

Пётр … э-э-э…

      – Андреевич…

      – Андреевич … Так нельзя. Никак нельзя. Нужно всё съесть. Куда же я остальное дену?

      – Куда хотите. Домой отвезёте.

      – Как же я отвезу?! Коробка-то уже вон вся на тарелочки изорванная. В чём я повезу, в кармане что ли? Нет, как хотите, а съесть нужно.

      – Да вы в своём уме?! – Берзин начинал раздражаться. – Мне что теперь давиться вашим тортиком?

      – Ну уж как-нибудь…. Уж постарайтесь, – не унимался Котя. – Я вам ещё чая принесу.

      – Нет! И не просите! Сколько смогу, съем. Вот кусочек отрежу себе, а остальное, не обессудьте … хоть выкидывайте.

      – Что вы?! Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Он же освящён Святейшим Патриархом Владыкой Алексием II! Его невозможно выкинуть на попрание псам! Грех большой!

      – Ну, тогда сами и ешьте, – поставил точку в прениях Берзин. – Я съем сколько смогу. Всё.

      – Константин, – пришёл на помощь Аскольд, – В самом деле, такой кусище съесть невозможно. О чём вы думали, когда так щедро и так … по-честному делили ваш торт? А коробку зачем порвали? У проводницы наверняка есть тарелочки. Я понимаю, что выкидывать освящённую пищу нельзя, но и съесть всё это тоже нереально.

      – Что же делать? – Котя совсем осунулся и потерял улыбку. – Может всё-таки… как-нибудь…

      Тут в открытое окно залетел громадный слепень и закружил по купе. Все трое насторожились, внимательно сопровождая взглядами насекомое, а Пётр Андреевич даже взял в руки полотенце и свернул его в жгут.

      – Нет! Что вы хотите сделать?! – закричал Котя. – Это же живая душа, тварь Божья!

      – И что вы предлагаете? – уже не скрывая раздражения, спросил Берзин. – До Москвы с ним ехать? Я не желаю быть ужаленным этой тварью … Божьей.

      Коварная муха полетала какое-то время, испытывая нервы и выдержку человека, наконец, опустилась на кусок Петра Андреевича, на самую богатую, самую красивую кремовую розочку.

      – Кыш! Кыш отсюда! – тут же согнал слепня Котя.

      – Зачем вы? Пусть бы поел немного, всё бы меньше мне осталось, – пошутил Берзин. – Теперь летать тут будет, жужжать.

      – Как вы не понимаете? Тортик освящён Святейшим Патриархом, а эта гадина на говно садится.

      – Неужели таки гадина? – перевёл в шутку Аскольд. – Вы про кого сейчас?

      – Да про слепня этого, – не понял сарказма Котя. – Сейчас я его выпущу.

      И он стал метаться по купе, размахивать руками, оттесняя опасную муху в сторону открытого окна. Но насекомое не думало оттесняться, оно оказалось проворнее человека и летало там, где ему вздумается, только ещё интенсивнее, даже агрессивнее. Аскольд и Пётр Андреевич не стали мешать Коте спасать тварь Божью. Да и возможно ли было ему помешать, когда такого действия требовало всё его естество, вся жизненная философия, вся его вера? Они сидели на своих диванах возле двери и с интересом наблюдали за безумством борьбы человека с природой. Борьбы непредсказуемой, опасной, в результате которой человек твёрдый, непок