На Большом Каретном. Фридрих Незнанский

карандаш, и вдруг как-то исподлобья покосился на сидевшего перед ним следователя:

      – Насколько я догадываюсь, ты еще не пробил родителей погибшей?

      Самедов отрицательно качнул головой.

      – А зря, – с чувством неподдельной усталости в голосе отозвался Мыров. – И сделать это надо было в первую очередь.

      Остро заточенный карандаш наконец-то замер в его пальцах, и он бросил его на стол.

      – Насколько я понимаю, мать Марии на данный момент просто домохозяйка, а вот ее отец... Павел Богданович Дзюба...

      Рука Мырова опять потянулась к несчастному карандашу, и он уже по второму кругу закрутился промеж его пальцев. Старые сотрудники прокуратуры хорошо знали, что Мырова в этот момент что-то грызет и он находится далеко не в самом лучшем расположении духа.

      – Так вот, Павел Богданович Дзюба в прошлом крупный ставропольский партийный чиновник с серьезными связями в Москве, а ныне – влиятельное лицо из ближайшего окружения губернатора края. Со всеми вытекающими отсюда связями не только в российском правительстве, но и в Кремле, а также вытекающими для нас с тобой последствиями.

      Он замолчал и хмуро покосился на Самедова:

      – Теперь врубаешься, надеюсь, о чем и о ком я тебе талдычу?

      И снова замерший было карандаш замелькал в его пальцах.

      – Так вот. Когда Дзюба узнал о случившемся, а узнал он это из сообщения по телевизору, он тут же созвонился с заместителем генерального по Южному округу, насколько я догадываюсь, попросил его «надавить на Москву», чтобы это дело замяли как можно быстрей, дабы ненужная для него лично информация о дочери, в данном случае компрометирующая, не расползлась по страницам оппозиционной прессы. Чувствуется, что врагов у него хватает не только на Ставрополье, а он, как крупный и влиятельный чиновник из ближайшего окружения губернатора края, не желает останавливаться на том, что уже имеет.

      Карандаш замер в руках Мырова, и он глухо произнес:

      – Так что все, что я тебе сказал, – это не моя личная прихоть, а можешь считать «указанием сверху».

      Он замолчал, и на его лице застыла вымученная ухмылка. Мол, не только мы людей дрючим, но и нас есть кому отдрючить, с наждачком да с песочком по живой коже.

      Самедов все понимал, и ему не надо было объяснять, кто конкретно «может отдрючить» руководство межрайонной прокуратуры. Согласно кивнул черной как смоль головой и, уже поднимаясь со стула, произнес негромко:

      – Разрешите идти?

      – Работай!

      Однако, перед тем как открыть дверь, повернулся лицом к Мырову:

      – Все бумаги по Толчевой я подготовлю, но... но как быть с МУРом? Насколько я догадываюсь, это дело под личным контролем Яковлева.

      – Даже так? – неприятно удивился Мыров. – Ладно, не бери это в голову. С генералом я поговорю сам.

      Замолчал было и хмуро добавил:

      – А меня не послушается, так есть кому и на него надавить. В Москве, слава богу, еще не перевелись добрые люди, на которых особо принципиальные да совестливые действуют