Второй сын. Эми Хармон

глубоко внутри пустоты. Но теперь она жалела, что не осталась в старых штанах Хёди и в его блузе. Жалела, что у нее на голове не было больше спутанного грязного колтуна, который расплели женщины из Лиока. Та девчонка осталась бы Гислой, даже если бы ей сменили имя. Но в этом платье с чужого плеча, с гладкими чистыми волосами она превратилась в Лиис из Лиока. От Гислы в ней больше ничего не было.

      – Король Банрууд, позволь представить тебе Лиис из Лиока, – сказал Лотгар.

      Король смерил ее равнодушным взглядом, но, когда он заговорил, в его голосе слышалось недоуменное восхищение:

      – Сколько ей лет, Лотгар? Она похожа на женщин твоего клана: золотые волосы, синие глаза, дурной нрав. Разве не таковы все женщины Лиока?

      – Ей десять лет, государь, – наобум заявил Лотгар.

      Король недоверчиво вскинул брови:

      – Где ты нашел ее, Лотгар?

      – Ее даровал мне Один, государь. – Окружавшие Лотгара мужчины расхохотались, но король скривился, раздраженный бессмысленным объяснением ярла.

      – Откуда ты, девочка? – спросил у Гислы король.

      – Я Лиис из Лиока, – сказала она, не отводя взгляда.

      Глаза у него были черные, немигающие. Гисле показалось, что, глядя на короля, она летит в бездну.

      – Хорошо. Теперь ты Лиис из Сейлока. Лиис с Храмовой горы. Однажды ты станешь настоящей красавицей. Мне не терпится это увидеть.

      – Она и теперь Лиис из Лиока, государь, – возразил Лотгар, но в его словах не было больше смысла, и все это знали. Он все равно оставит ее на Храмовой горе.

      – Они будут жить в замке, под моим присмотром, – сказал Банрууд, возвысив голос, так, чтобы его услышали все собравшиеся. А затем двинулся к своему дворцу, словно давая понять, что разговор окончен.

      – Ты говорил, что их вырастят хранители, – возразил Лотгар. – В храме.

      – Они будут расти с моей дочерью, в моем доме, – парировал Банрууд. – Теперь все они – принцессы Сейлока.

      По толпе представителей кланов пронесся ропот, и король жестом подозвал к себе охрану.

      – Отведите дочерей в замок, – приказал он. – Их ждет пир.

      – Они послушницы храма, – пророкотал чей‐то голос, и стражи короля застыли, не зная, как поступить.

      Посреди площади, в свете полной луны, стоял глубокий старик. Черные глаза и черные губы зияли у него на лице, словно ямы на светлом песке. Пока король осматривал девушек, он вместе с братией сошел со ступеней храма, но толпа, отвлекшись, ничего не заметила.

      – Таков был уговор. Они будут жить в храме, под опекой хранителей, – продолжал старик.

      От его скрипучего голоса волосы на затылке у Гислы встали дыбом, но она никак не могла понять, что чувствует – страх… или восхищение. В отличие от хранителей, он был одет в черное. Цепкой рукой он сжимал короткий посох, усыпанный драгоценными камнями. Волос у него не было, а бледная кожа, казалось, стекала с его лица и таяла в свете луны. Но его голос был силен, а власть еще сильнее. Ярлы, завидев его, сразу осмелели.

      – Верховный