Лепестки души. Наталья Берязева

и всегда строгая Наталья Генриховна смотрела на все происходящее и повторяла: «Надо же, а вы и вправду существуете! Ну надо же!»

      Домовенок Егорий

      Рассказ мамы

      Странная штука жизнь! Вроде вчера была молодая. Строили дом. Пели песни. И НИКОГДА не уставала. Все было в радость: хоть печку топить, хоть снег кидать. А его ой как много падало в Сибири.

      Все было легко, весело. Казалось, что жизнь будет бесконечной.

      В первый раз прихватило сердце, когда было за пятьдесят.

      Тук-тук. Молчание.

      Тук-тук. Слишком длинная пауза.

      И не хватает дыхания. Чернота подступает. И кажется, что кто-то душит.

      А потом снова тук-тук. Пауза. Тук-тук. Пауза.

      Отлежалась. Встала. Не стала говорить, как испугалась той черноты, что нечаянно навалилась на нее.

      Снова стала мыть, стирать, убирать, чистить, варить, таскать, перекладывать, носить, белить, красить.

      И снова песни, как ни в чем не бывало.

      А сердцу говорила: «Ну, что ты? Потерпи. Войны давно нет. И времена не хуже, а лучше, чем раньше. Молчи, не выдавай меня»

      И сердце крепилось. Оно сжималось, когда хозяйка несла носилки с углем, когда она тащила бревна, помогая соседям строиться, когда, задыхаясь, бежала в трехдойку, на час отпросившись с работы. Чтобы подоить корову, что отелилась белоснежным бычком.

      Вечером любили петь. Но это уже после. Это когда она вышла на пенсию. Шла к соседкам. Удивлялась, что появилось свободное время. Каждый выносил, у кого что было. Кто картошку, кто какую зелень. Выпивали по рюмочке. И пели.

      «Вот кто-то с горочки спустился».

      «Виновата ли я, что люблю?»

      «Мисяц на нибе».

      И, конечно, «Ой, мороз-мороз!»

      Ну как без этой песни в Сибири?

      А потом не стало хватать сил. Не только чтобы снег откинуть, а даже затопить печь.

      Дети продали дом и переселили ее в квартиру.

      Тепло. Уютно. Туалет под боком.

      А душа тоскует. Да и родной домовенок, что так оберегал, любил, остался там, на Гагарина.

      И не смейтесь даже.

      Здесь баба Таня даже рассердится.

      – Вам-то откуда, молодым, знать? Как будил он меня по утрам? Как не позволял проспать? Садился на грудь, лохматенький такой шарик, и звенел будильником.

      Она его много раз сама видела. Благодарила. Ведь он всегда выручал. Дом-то сами строили. А домовенок еще с бабой Лушой, ее свекровкой, из деревни переехал. Ведь на деревенском срубе дом на Клюквенной, потом уж Гагарина назвали, стоял.

      Ах, домовенок! Лохматый, добрый. Сколько раз он ее гладил по щеке?

      Утешал, когда обижали свекровка или муж. Всегда был рядом, если нужно. А если плохой сон, то шептал: «Я рядом, не беспокойся».

      Понимали они друг друга.

      И вот новая квартира. Чужая. Говорят, пьяница жил.

      Сын все стены ободрал, ремонт сделал. А плохо, не к душе. Ну, все не по бабе