Все зеркало. Сборник

сарматы, и мохноштанные кефу, и барбары в войлочных шапках.

      Кого закапывали в песок, кого протыкали копьями, кого брали с собой в рабы.

      Один раз на обоз напали без переговоров, и зеркало едва успели установить. Зейнаб и Тейша потом чистили его до утра, изведя полмешка песка и меняя руки.

      Песок чернел, ладони гудели от усилий.

      – Я не хочу ваших смертей, – говорил халиф.

      – Мы все должны думать о детях, – говорил халиф.

      – Я всем дам еду и кров. Никто не будет обижен, – говорил халиф.

      – Слышишь? – наклоняла потом голову Зейнаб. – Он думает: «Да выклюют вам глаза птицы! Да иссохнут ваши чресла! Да сгинет род!»

      Тейше хотелось вцепиться старухе в волосы.

      – Признайся! – кричала она. – Ты ненавидишь его! Он честный, высокий, умный. А кто ты? Старуха! Он не ляжет с тобой даже после года воздержания!

      – Это да, – улыбалась Зейнаб.

      А Тейша задыхалась от злости. Ей не слышалось ничего.

      Багатуры были грозные, в кольчугах, наголо обритые.

      За скрещенными копьями багатуров был виден поднятый полог шатра и халиф, возлежащий на низкой тахте. Перед халифом стоял столик с фруктами, и он лениво перебирал их – то персик повертит, то от граната рубиновое семечко отщипнет.

      – Господин мой Муннар! – упала на колени Тейша. – Да пребудет в веках ваша слава великого правителя!

      Халиф прикрыл глаза.

      – Чего тебе, девочка?

      – Мне надо сказать вам…

      Халиф щелкнул пальцами, и копья багатуров разошлись.

      – Ползи ко мне, девочка.

      Тейша поползла.

      Сначала по песку, потом по ковру. Замерла у столика, не смея поднять взгляд выше замерших у ее головы туфель.

      В груди обещанием счастья колотилось сердце.

      – Ты же моя чистильщица, да? – спросил халиф.

      – Да, господин мой, – осмелилась выпрямиться Тейша.

      Халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим кивнул.

      – И что ты хочешь мне сказать?

      – Старуха Зейнаб думает о вас плохое! – выпалила Тейша. – Она говорит, вы совсем не такой, как в зеркале.

      Халиф хмыкнул.

      – А ты уже научилась чистить его?

      – Я могу чистить зеркало целую ночь!

      Халиф подошел к столику. Пальцы выкрутили виноградину, сочную, почти черную.

      – Лови!

      Тейша, вскинувшись, поймала ртом мелькнувшую в знойном воздухе ягоду. Ягода лопнула на зубах. Слаще, кажется, ничего не было.

      Халиф засмеялся.

      – Ловкая!

      Ночью Зейнаб пропала.

      Пропали и ее узлы и тряпки. В углу повозки осталось пустое, неуютное пятно от ее циновки. Тейша накрыла его ковром.

      Ближе к полудню явился халиф.

      – Ты теперь единственная чистильщица, – заявил он.

      – Да, мой господин, – улыбнулась Тейша.

      Халиф прищурился.

      Губы его приоткрылись. Высунулся и спрятался язык.

      – Любишь меня?

      Опустив глаза, Тейша кивнула.

      – Повернись, – приказал халиф.

      Девочка