Слышу. Мунё

тишины ночью тоскливо.

      Ясное дело, он не спал. В голове все еще отзывалось эхо органа: «Татата…». Небывалое дело. Невероятное даже. Вполне могло быть, что ему померещилось.

      Он мял в горячих ладонях сомнения уши, пока не решился – стоит проверить.

      Охотник замер в дверях, улавливая вибрации вафельных стен: в комнате тетки кровать исходила ржавым плачем. Он осторожно пробрался мимо запертых в снах спален, стараясь не тревожить воздух, прошептал пароль и вошел в оранжерею.

      Луна лежала на полу оконными дольками. Воздух спал, и в нем темной дырочкой молчал орган.

      Охотник вскарабкался на стол и, справившись с волнением, вдавил наугад блестящие кнопки. Машинка хрюкнула, отбив на бледном листе бумаги:

      «КД».

      Этого он не ожидал. Поскреб бумагу ногтем, послюнявил – пятно не сходило. Он попробовал снова.

      Орган заикнулся:

      «>»

      Откашлялся:

      «пргшх»

      Потом тонко завыл:

      «еееееааааааииииооооо»

      И вдруг замолчал, подавившись:

      «_.»

      Охотник ждал.

      «Ой!» – позвала машинка.

      И добавила: «Дк».

      «Ой-дк», – повторила она настойчиво.

      Он кивнул: «Ой-дк».

      Конечно!

      Он был так поражен, что вскрикнул, вспугнув тихую ночь. Двери хищно моргнули желтым глазом, поднялся ветер – прозевал. Он мигом слетел со стола, больно ударившись, и нырнул в раскрытые ворота.

      «Ах ты паразит! – волновала воздух вслед за ним тетка. – Спать, недоделанный! Спать!»

      Его спальня спешно захлопнулась, одеяло прикрыло забористый хохот, и все снова замолчало. Но уже совсем не было тоскливо.

      За завтраком отец показал исчерниленный лист и сердито потряс пальцем. Охотник виновато опустил голову.

      Где-то там, среди черных значков, пряталось его имя:

      Ой-дк. Хлюп тонущего в молоке печенья.

      Ой-дк. Всплеск осиного зуда под крышей погреба.

      Ой-дк. Полет вишневой косточки в миску.

      Ой-дк. Лопаются пузыри на мыльных руках.

      Ой-дк. Маятный бег кресла с короткими, кривыми ногами.

      Он рассмеялся, чуть не подавившись компотом.

      – Что ты хохочешь, придурок? – тетка гневно тряхнула столовыми приборами. – Все ржет и ржет!

      – Наталья, не выражайся.

      Газетный лист взлетел над столом и утопил конец в соуснице. Бабушка солидарно трясла тонкой шеей, прикрыв птичьи глаза.

      – Спать не дает.

      – Не бесись.

      – Идите вы…

      Теткин стул натянулся и опустел.

      Отец, перелистнув страницу, продолжил читать.

      После завтрака бабушку отвезли дремать на веранду, а охотника оставили одного. «Тататааа, тататааа», – напевал он грустно в ожидании предстоящей казни.

      «Та-та-та», – поднимается Ой-дк на свежий эшафот. Прощально дергает руками под тревожный гул толпы: «Таааааа, таааааа». Взлетает звонкой грозой кожаный ремень – и охотник сжимается в ожидании хлесткой боли… Будет ожог.

      «На, – вернулся отец и поставил перед ним машинку. –