Des Cartes postales. Тимур Гайнутдинов

в слепом остатке уцелевших букв, чей шпиль растворился в водной глади новой красивой прописи.

      В этом смысле след подобен палимпсесту: он изымает себя, но делает это именно для того, чтобы себя сохранить, оставив, быть может, едва ощутимый оттиск, едва ли различимый граф. След означает также саму «нестираемость бытия», невозможность абсолютного забвения.

      Вслед за Декартом, мы видим, что посредством вытеснения происходит своего рода капитализация следа. И это как раз тот случай, когда капитал, беря верх над субъектом, становится всевластен. Память способна откладывать некоторые следы, тем самым приостанавливая или задерживая их психическую обработку. Это следы, упраздняющие свое прочтение, заметающие себя подобно вору, силящемуся скрыть улики; следы изъятия и исчезновения, отстранения и отступления, которые стирают из памяти сами себя, оставляя лишь пустое пространство в «порах мозга». «След – это стирание самого себя, своего присутствия, он конституирован угрозой или тревогой своего безвозвратного исчезновения, исчезновения исчезновения… Это стирание следа – не несчастный случай, который мог произойти здесь или там, не необходимая структура некоторой цензуры, угрожающей тому или иному присутствию; но, как движение темпорализации и как чистое самоаффектирование, оно оказывается структурой, которая делает возможным то, что можно было бы назвать вытеснением вообще»44. Деррида прав – это не структурный закон цензуры, но и не некоторая всегда временная случайность в истории форм присутствия; стирание следа, его внутреннее изживание, изжигание, испепеление самой его плоти, едкого нутра – это то, что делает возможным вытеснение как таковое. След позволяет себе избыток собственной (у) траты, иначе – он позволяет себе быть ничем, изгнать себя и раствориться «в небытии своего бытия, том остатке без остатка, что называется золой»45. «Нас ждет зола» – след угасшего пламени, след другого имени: «след – или же зола. Эти имена стоят других»46, обнаруживая общую меру стоимости. Впрочем, это менее всего вопрос экономии имени, попытки имя сберечь, спасти от огня. Имя, любое имя, обязано огню. «Пусть у нас будет огонь, пусть будет жар и пусть огонь горит сколько угодно»47, сжигая каждое имя, оставляя лишь след. Или же золу. Эти имена стоят за другими, метонимически смещая значение, вознося его подобно фимиаму: ладан, гвоздика, мускус, можжевельник, мирра, розмарин, корица, лавр, несколько капель лаванды, совсем чуть-чуть базилика и, в довершение всего, горсть лепестков роз. Облако благовоний оседает пеплом на коже, удушливо стягивая голову запахом роз. Здесь действительно нет иного остатка, как нет иного следа, кроме, разве что, – запаха роз, подобного самым жутким миазмам.

      Констанс Классен в работе «Миры ощущений», исследуя этимологию терминов английского языка, фиксирующих наше чувственное восприятие действительности, замечает, что «чисто

44

Деррида Ж. Фрейд и сцена письма… С. 365. Впрочем, это уже след деконструкции в большей степени, чем картезианства. Об этом же Деррида говорит в известном докладе «Différance», прочитанном 27 января 1968 года во Французском философском обществе: «Поскольку след является не присутствием, а симулякром присутствия, которое выбивается, смещается, отсылается, не имеет, собственно говоря, места, стирание принадлежит самой его структуре. Не только стирание, которое всегда должно иметь возможность настигнуть его, иначе он был бы не следом, а неразрешимой и монументальной субстанцией, но и стирание, которое с самого начала игры конституирует его в качестве следа, устанавливает его в изменении места и заставляет его исчезать в своем явлении, выходить из себя в своем полагании» (Деррида Ж. Поля философии… С. 47).

45

Деррида Ж. Шибболет. СПб., 2002. С. 92.

46

Там же. С. 48, 91.

47

Декарт Р. Мир, или трактат о свете // Сочинения в 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 182.