Пески Марса. Земной свет. Артур Чарльз Кларк

шлет привет, сэр, и спрашивает, не хотите ли вы поглядеть на старт.

      – Конечно, хочу, – сказал Гибсон. – Подождите, сейчас возьму камеру.

      С наблюдательной галереи, которая опоясывала «Арес», Гибсон впервые увидел звезды, не затемненные ни атмосферой, ни темным стеклом, – здесь, на ночной стороне корабля, солнечные фильтры были отодвинуты. В отличие от станции «Арес» не вращался: система гироскопов удерживала его в одном положении, и звезды на его небе висели неподвижно. Увидев то, что он так часто и так тщетно пытался описать, Гибсон почувствовал, как трудно ему анализировать свои впечатления; а он ненавидел впечатления, которые нельзя пустить в дело. Как ни странно, не яркость и не количество звезд особенно его поразили. Он видел небо не хуже этого со стратолета или с горных вершин; но никогда раньше он не чувствовал с такой остротой, что звезды окружают его, что они рассыпались до самого горизонта, которого он лишился, и даже ниже, под ногами.

      Станция-1 сложной сверкающей игрушкой плавала почти рядом, и не было способа определить расстояние – чувство перспективы исчезло. Удивительно близко послышался голос:

      – Сто секунд до старта. Примите нужное положение.

      Гибсон машинально напрягся и повернулся к Джимми. Но раньше чем он сформулировал вопрос, его проводник бросил: «Я сейчас!» – и куда-то нырнул. Гибсон остался один.

      Следующие полторы минуты тянулись до отвращения долго, только голос мерно отсчитывал время. Голос был незнакомый – наверное, прокручивали запись:

      – Двадцать секунд до старта.

      – Десять секунд до старта.

      – Пять секунд… Четыре… Две… Одна…

      Что-то очень мягко подхватило Гибсона, и он заскользил по изогнутой, усеянной иллюминаторами стене. Не верилось, что вернулись низ и верх. Совершенно не ощущалось то безжалостное резкое ускорение, которое сопровождает старт химических ракет, – «Арес» мог разгоняться сколь угодно долго, выходя с нынешней орбиты на гиперболу, которая приведет его к Марсу.

      Гибсон быстро приспособился к новой обстановке. Ускорение было маленькое – он весил сейчас килограмма четыре и мог двигаться как хотел. Станция не сдвинулась, и только через минуту он понял, что «Арес» медленно удаляется от нее. Спохватившись, он вспомнил о своей камере, но, пока он решал, какую брать выдержку для шарика, сверкающего на густо-черном фоне, станция очутилась далеко, и ее нельзя было отличить от звезд. Когда она исчезла совсем, Гибсон перебрался на дневную сторону, чтобы снять родную планету. Земля повисла тонким полумесяцем, слишком большим, чтобы уместиться в кадре. Как он и ждал, она медленно прибывала – «Арес» делал еще один виток.

      «Вот, – подумал Гибсон, – внизу вся моя жизнь и все мои предки, от первого комочка слизи в первобытном океане. Ни один мореплаватель, покидающий родную землю, не оставлял позади так много. Там – вся земная история. Скоро я смогу закрыть ее мизинцем».

      Так думал Гибсон на галерее, когда через час с небольшим «Арес» достиг расчетной скорости