Путь. Книга 3. Сергей Сироткин

и, учтя все заслуги сотника, оставит ему жизнь. Только в это мало кто верил, так как закон дисциплины был строг и безжалостен для всех, не взирая ни на какие высокие награды и заслуги перед империей.

      Сотник стоял посреди палатки выпрямившись, не давая и намёка на обречённость своего положения, и смотрел прямо перед собой, словно находился не на суде, а в строю. Это, конечно, заметил трибун, одетый в пурпурную тогу, и, встав с ложа, подошёл к Титу вплотную. Военачальник заглянул в глаза сотнику, но взгляд легионера был устремлён вперёд, в мнимую даль, будто тот не замечал командира.

      – Уверен, ты знаешь, почему связан и стоишь предо мной, – тихим голосом произнёс трибун. Его гладко выбритое лицо было каменным, скрывающим эмоции, но взгляд серых глаз командира легиона выражал некоторое восхищение и расположенность к преступнику.

      – Да, – коротко, звонко и чётко ответил Тит, как и полагается легионеру при разговоре с командиром.

      – Ты слышал первый сигнал к отступлению во время битвы? – спросил трибун.

      – Да, – вновь ответил сотник.

      – Но решил, что твой трибун сошёл с ума! Так?! – повысил интонацию военачальник, давая понять, что оставшиеся в живых воины сотни уже с пристрастием опрошены, и трибун знает обо всём, что говорил и делал во время битвы Тит.

      «Вот почему меня так долго держали в клетке! – подумал сотник. – Наверное, легионеров допрашивал лично Клавдий, который стоит сейчас в дальнем углу палатки и тихо наслаждается моим безвыходным положением. А, выведав у воинов, что я слышал сигнал к отступлению и умышленно ослушался приказа, прибежал позлорадствовать. Гнида! – на лице Тита появились желваки, но трибун их не заметил, так как повернулся к легионеру спиной. – Надеюсь, после допроса легионеры выжили. Хотя, всё равно их казнят».

      – Я был уверен, что мы сможем одолеть врага! – громко произнёс сотник, продолжая смотреть вперёд, не моргая.

      – То есть тебе, сотнику, видней, чем трибуну, когда наступать, а когда отступать, – рассуждал командир легиона, медленно расхаживая из стороны в сторону перед Титом. – Ты ведь самый умный, смелый, достойный воин империи, и должен быть на моём месте, а мне, по твоему разумению, остаётся возглавить жалкие остатки сотни, так как практически всё вверенное тебе империей подразделение погибло. Я правильно тебя понял? – тихим вкрадчивым голосом спросил трибун.

      – Никак нет! – чётко ответил Тит.

      – А как тогда?! – остановился трибун возле Тита, и, приблизившись, спросил его на ухо громким голосом.

      – Не знаю, – тихо ответил сотник, дрогнув голосом.

      – Вот по причине того, что не знаешь, ты – сотник, а я – трибун. И на рассвете ты будешь казнён за нарушение дисциплины. Пятьдесят плетей!

      На лице Клавдия, стоящего за спиной у Тита, на лице проскользнула лёгкая улыбка, которую он немедленно сдержал, дабы никто не заметил его злорадства.

      Пятьдесят плетей были серьёзным наказанием. Никто не выдерживал и двадцати, а значит, большую