Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона. Игорь Дмитриев

Бэкон ясно и бескомпромиссно сформулировал суть дела: как ни трактовать мотивы и действия Эссекса, но получалось, что в любом случае речь шла о захвате королевы, или, как выразится Бэкон немного позднее, «заговор и мятеж имели целью навязать королеве законы»[406].

      Судьи единодушно приговорили Эссекса и Саутгемптона к смертной казни. Эссекс извинился за свои прошлые проступки, но не признал себя виновным и, прося милости королевы, добавил: «Я скорее умру, чем буду жить в нищете»[407]. Однако последнее слово оставалось за Елизаветой.

      Здесь уместно обратиться к вопросу о том, можно ли считать поведение Бэкона на суде предательским по отношению к Эссексу. Д. Л. Стрэчи, следуя во многом Маколею[408], утверждал, что «широкая простая человечность тут была бы куда уместней, чем как бритва изостренный ум. Бэкон этого не сообразил, он не сообразил, что долгая дружба, неизменная доброта, благородная щедрость и трогательное восхищение графа делали прискорбным и позорным участие в его уничтожении. Сэр Дэверс особенным умом не отличался, но его беззаветная преданность благодетелю останется благоуханной долькой чистоты среди вонючих залежей истории. В случае с Бэконом такого безоглядного героизма ничуть не требовалось, хватило бы простого воздержания. Если бы, не боясь недовольства королевы, он удалился в Кембридж, умерил расточительство… и посвятил всего себя наукам, которые так истинно любил… Но это было не для него. Натура не позволяла, судьба не позволяла. Пост лорда-канцлера маячил впереди»[409].

      Так ли это? Начну с того, что, если бы Бэкон отказался участвовать в процессе над Эссексом, то свои труды ему пришлось бы писать не в Кембридже, а в Тауэре (если бы ему это разрешили). Как советник короны он не мог отказаться от участия в процессе по делу о государственной измене. Кроме того, необходимо учесть, что в 1584 году, после провала одного из заговоров против Елизаветы, молодой Бэкон составил небольшой доклад, в котором предлагал способы защиты королевы от «злобных варварских действий». Позднее его не раз привлекали к допросам заговорщиков, покушавшихся на жизнь Ее Величества. И за три года до мятежа Эссекса Бэкон анонимно опубликовал памфлет, написанный в форме письма некоего английского джентльмена своему другу в Падую, в котором высказал свои соображения о том, как избежать опасности покушения на королеву[410]. Но важнее другое. Кому и что хотел сказать Бэкон, дважды выступая в суде?

      Разумеется, он обращался и к собравшимся (включая судей и пэров), и к Эссексу, но с разным целеполаганием. Судьям и пэрам он хотел напомнить суть дела и увести их от смакования ненужных деталей, к чему толкали выступления Кока. Эссексу он намеревался объяснить другое. И Бэкон, и Елизавета прекрасно понимали, что граф испытывает дефицит ума, а с некоторых пор, потеряв винную монополию, и денег. Понимали они и то, что поднятый им мятеж, «цели которого, похоже, до конца оставались неясны даже ему самому»[411], свидетельствовал лишь о том, что

406

Ibid. P. 237.

407

Цит. по: Jardine L., Stewart A. Hostage to Fortune. P. 246.

408

Macaulay Th. B. Francis Bacon (July 1837) // Macaulay Th. B. Critical and Historical Essays. Vol. 2. P. 115–239.

409

Стрэчи Д. Л. Королева Елизавета и граф Эссекс. С. 213.

410

[Bacon F.] A Letter written out of England to an English Gentleman remaining in Padua // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 2 (9). P. 110–119.

411

Дмитриева О. В. Елизавета Тюдор. С. 254.