Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история. Владислав Ржеуцкий

не всерьез), что билингвизм – это «зачастую форма шизофрении, позволяющая человеку одновременно иметь в сознании два противоречащих друг другу мнения, ведь эти мнения остаются непереведенными»[139]. Ромейн напоминает о том, что предубеждение против билингвизма берет свое начало в христианском мифе – истории Вавилонского столпотворения из Книги Бытия, согласно которой языковое разнообразие является божьей карой[140]. Однако в этой книге мы будем придерживаться скорее мнения Эдвардса о том, что многоязычие, несмотря на любые опасения, – «это не отклонение от нормы, как полагают многие (вероятно, это в большей степени относится к людям из Европы и Северной Америки, говорящим на „большом“ языке)», а нормальное явление и «повседневная необходимость для большей части мира сегодня»[141].

      Мнения о билингвизме, таким образом, связаны с определенными лингвистическими идеологиями, которые мы понимаем как «культурные представления о природе, форме и назначении языка и о нормах коммуникативного поведения, лежащих в основе коллективного порядка»[142]. Здесь будет не лишним вспомнить введенное Пьером Бурдье понятие языкового рынка, где разные варианты речи имеют разную ценность. На многоязычном рынке выбор языка зависит от его ценности в данном контексте, и те, кто не владеет определенным языком в необходимой мере, не допускаются в некоторые сферы. Такая ценность приписывается разным языкам на основе сконструированных людьми представлений о том, каковы эти языки и для каких целей они нужны, а не на основе их внутренних свойств[143]. Однако выбор языка действительно влечет за собой социальные последствия, весьма значимые, как бы субъективны ни были эти оценки, и носители, которые желают с помощью языка приобрести некий культурный капитал, должны придерживаться предписанных культурной конвенцией правил.

      Когда в языковом сообществе сосуществуют два языка или более, один из них может считаться более подходящим или уместным для определенных целей или в определенной ситуации. Поэтому мы не можем обойти вниманием понятие диглоссии, которое описывает именно такой случай. На эту тему, которая привлекает большое внимание ученых в последнее время[144], Чарльз Фергюсон написал известную статью, основываясь на материале арабоязычных стран[145]. Франко-русский билингвизм, однако, сложно определить как диглоссию по Фергюсону, то есть как

      относительно стабильную языковую ситуацию, в которой, в дополнение к обиходным диалектам языка (в число которых может входить и нормативный вариант или несколько региональных нормативных вариантов), существует резко от них отличающийся, в большой мере кодифицированный (и зачастую грамматически более сложный) наддиалектный вариант – язык многочисленных и авторитетных письменных литературных текстов, созданных либо в более ранний период, либо в другом языковом сообществе, – который изучается

139

Цитата из романа П. Теру «Королевство у моря» приведена по: Edwards. Multilingualism. P. 225.

140

Romaine. Bilingualism. P. 321, которая ссылается на Книгу Бытия, 11: 1–9.

141

Edwards. Multilingualism. P. 1. Нам кажется, что за двадцать с лишним лет, прошедших с тех пор, как Эдвардс высказал эту мысль, она не потеряла своей актуальности.

142

Gal S., Woolard K. A. Constructing Languages and Publics: Authority and Representation // Pragmatics. 1995. 5:2. P. 129–138, здесь p. 130.

143

Bourdieu P. Language and Symbolic Power / Ed. by J. B. Thompson, transl. by G. Raymond, M. Adamson. Cambridge, 1991. P. 55, 57, 107.

144

Чтобы кратко ознакомиться с понятием диглоссии, см. соответствующие разделы работ Edwards (2009) и Coulmas (2013). В книге Hudson (1992) представлен библиографический обзор на эту тему, который и в настоящее время остается актуальным. Дискуссиям об идеях Фергюсона посвящена сравнительно недавняя работа Snow (2013).

145

Ferguson C. A. Diglossia // Word. 1959. 15. P. 325–340.