Осколки Нашей Реальности. Медина Мирай

обучение, она устроилась в закрытую лабораторию при институте Роберта Коха, и сдержанность Олдмана превратилась в пассивную агрессию. Как человек неконфликтный, он не мог позволить себе в открытую рассказать о своем недовольстве работой жены, но не упускал случая выразить тихий протест, который легко можно было спутать с рекомендацией во благо.

      Так в один из вечеров в гостиной, сидя в кресле и не отрываясь от книги, он заговорил:

      – Как дела на работе, милая?

      Селестия отодвинула кресло напротив чуть дальше от зажженного камина, села в него и сложила руки на коленях.

      – Ты знаешь, я не могу разглашать такую информацию.

      – Но милая, я ведь твой муж и имею право знать, чем занимается моя жена.

      – Не могу. Прости.

      Олдман взглянул на нее исподлобья и вскинул бровь.

      – Полагаю, ты работаешь на совесть, раз даже не можешь поговорить со мной о работе. Это достойно похвалы. – Он вновь обратился к книге. – Ты не могла бы приготовить мне сэндвич и кофе, дорогая? Или в окружении десятков мужчин в лаборатории ты начала уподобляться им и забыла о некоторых своих женских обязанностях?

      Селестия застыла с раскрытым ртом. Никогда он так не разговаривал с ней до свадьбы. Впрочем, до свадьбы, исходя лишь из встреч и свиданий, она и представить не могла, как сложится их совместная жизнь.

      – Я шучу, милая, – снисходительно добавил он. – И все же не откажусь от перекуса.

      – Да, сейчас.

      Чувствуя, как мерзкая дрожь пробегает по ее телу, она встала и направилась на кухню. Она не могла отделаться от мысли, что на мгновение, слыша от него добровольно-принудительную просьбу, почувствовала себя в клетке.

      Она поставила на поднос тарелку с сэндвичем, чашечку кофе и вернулась в гостиную.

      – Милая, – обратился к ней Олдман, отпив кофе, – ты же знаешь, что я люблю кофе без сахара.

      – Прости, я задумалась.

      – Ничего, бывает, когда работаешь на столь напряженной работе. Не дай бог, выпустишь на волю какой-нибудь смертельно опасный вирус, – усмехнулся он, что случалось редко, отложил книгу на столик и приступил к сэндвичу.

      – Почему ты так считаешь?

      – Как?

      – Что я могу выпустить вирус.

      Олдман застыл с поднятой до плеч тарелкой и ответил рассудительным тоном:

      – Пойми меня правильно, дорогая, я ни в коем случае не принижаю твои умственные способности, ведь кому как не мне – твоему бывшему профессору – знать о них. Но все же я считаю, что вирусология и уж тем более работа с вирусами – это не женская работа. Быть ассистентом – возможно, младшим научным сотрудником – допускаю, но…

      – Но я старший научный сотрудник. Тебя это оскорбляет?

      – Что ты. Вовсе не оскорбляет. Право же, ты звучишь как эти феминистки.

      Селестия напряглась всем телом.

      – Чем тебе не нравятся феминистки?

      – Они не то чтобы мне не нравятся. Просто