В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.. О. И. Агансон

союз и франко-русский альянс носили оборонительный характер и уравновешивали мощь друг друга на европейской политической сцене. В этом контексте принципиальным фактором, от которого зависел баланс сил, была Великобритания, последовательно проводившая политику «блестящей изоляции». Взятый Германией курс на завоевание «своего места под солнцем» при Вильгельме II привел к деформации существовавшей международной системы, которая не могла в себе одновременно совмещать Pax Britannica и Weltmacht Германии. Стремясь вернуться к «эластичному» равновесию XIX в., британские правящие круги сочли целесообразным упорядочить свои противоречия на колониальной периферии с Францией и Россией, заключив с ними соответствующие соглашения в 1904 и 1907 гг., ознаменовавшие окончание многолетней вражды и открывшие эру «Сердечного согласия» (Антанта). Поскольку жизненно важные интересы участников Тройственного союза (Австро-Венгрия) и Антанты (Россия) концентрировались на Балканах, то их межблоковое противостояние проецировалось на этот региональный уровень.

      Таким образом, в начале XX в. система международных отношений приняла вид структурированной многополярности: функционирование двух военно-политических блоков не исключало наличия нескольких центров силы на мировой арене. Современники событий, политики, дипломаты, эксперты, мыслившие категориями традиционного баланса сил, не воспринимали появление соперничавших группировок держав как сугубо негативное явление международной жизни. В этом русле известный британский журналист Дж. Гарвин рассматривал становление «Сердечного согласия» как «дипломатическую реконструкцию», в основе которой лежала система гарантий, направленная против слома европейского статус-кво[26]. И все же реальность оказалась более одноцветной и прозаичной, чем теоретические выкладки публицистов. Размежевание великих держав на военно-политические группировки сопровождалось обострением гонки наземных и морских вооружений и ростом численности армий, которые, как справедливо отмечают американский историк Д. Херманн и его английский коллега Д. Стивенсон, оказывали существенное воздействие на дипломатию начала XX в.[27]

* * *

      «Лабиринт» как рукотворное явление олицетворял собой мучительные поиски равновесия, к которому так стремились великие державы, а балканский контекст создавал причудливые коридоры, придававшие их движению неожиданные изгибы. Вопрос состоял в том, отвечало ли существование балканского «лабиринта» чьим-то замыслам, как это было в случае с Кносским лабиринтом (удержание чудовища); видели ли ключевые игроки выход из «лабиринта» или же, зайдя в тупик, предпочитали его разрушить?

      Поскольку «балканский лабиринт» – это скорее метафора, которая помогает нам визуализировать международные процессы в Юго-Восточной Европе, то для их описания в категориях теории международных отношений мы будем оперировать понятием региональной подсистемы.

      Термин

26

Calchas (Garvin J.). The Triple Entente // The Fortnightly Review. 1908. Vol. 84. P. 16.

27

Hermann D.G. The Arming of Europe and the Making of the First World War. Princeton, 1997. P. 3; Stevenson D. Militarization and Diplomacy in Europe before 1914 // International Security. 1997. Vol. 22. N 1. P. 158.