Тень от загородного дома. Валерий Пушной

внимания на врача и медсестру, радостно воскликнула:

      – Я тебя ждала! – и торопливо пояснила Ганилевскому: – Я ждала его. Я ему звонила. Просила приехать!

      – Да уже знаю. – Валентин нескладно пожал плечами, явно не понимая, к чему все это было нужно.

      По взволнованному лицу Риммы волной пробежал эмоциональный всплеск. Она сбросила с себя одеяло, обнажив грудь, без стеснения села, нашла ногами тапочки, сунула в них ноги и потянулась за халатом, лежавшим на стуле. Потом встала на ноги, не обращая внимания на отозвавшуюся несильную боль в ране, надела халат, запахнула его, посмотрела на Глеба:

      – Мне очень надо поговорить с тобой! – И пошла мимо врача и медсестры к дверям.

      Больные на других кроватях зашевелились, раздались удивленные возгласы. Медсестра уставилась на врача, но тот махнул рукой:

      – Пошли. Пусть поговорят. – И двинулся к двери следом за Риммой, увлекая за собой медсестру.

      Отступив чуть, Корозов пропустил к двери Римму, врача и медсестру, и вышел последним, прикрыв дверь палаты. С Риммой отошел дальше по коридору, провожаемый взглядом медиков. Дригорович остановилась, заглянула в лицо Глебу:

      – Мой звонок, наверно, показался тебе неестественным! Не возражай, я знаю, что я права! И я бы на твоем месте так восприняла! Но я не знаю, почему именно тебе решила позвонить! Я чувствую себя совершенно здоровой, Глеб, а врач все не выписывает меня. Это странно. – Она развела руки в разные стороны; полы халата разошлись, открывая ее грудь.

      Глеб смотрел на нее сверху вниз, и ему невольно пришло в голову, что она не случайно не застегнула свой халат. Возможно, хотела привлечь его внимание к своему телу, чтобы он лучше разглядел в ней красивую женщину. Хотя не исключено, что ничего не хотела, просто была крайне взволнована и совершенно не придавала значения своему внешнему виду в эти минуты. Впрочем, в подобное Глебу плохо верилось, поскольку любая женщина, даже в самом дряхлом состоянии, хочет быть красивой и привлекательной. Между тем Корозова не смутила женская грудь – он отреагировал серьезно на слова Риммы:

      – Ты решила мне пожаловаться на врача? Тут я ничем не могу помочь тебе. Врачу виднее, здорова ли ты и надо ли тебя выписать из больницы.

      Не отрывая глаз от Глеба, она не изменилась в лице, его слова явно не произвели на нее никакого впечатления. Ему, правда, хотелось произнести другие слова, назвать ее жалобы бабьим нытьем, и он, наверно, так и сказал бы, если бы она не произнесла следующую фразу:

      – Я боюсь здесь оставаться, Глеб. Мне кажется, что здесь со мной вот-вот должно что-то произойти. Он убьет меня здесь.

      – Кто? – отступив на шаг, спросил Корозов, хотя мог бы не спрашивать, потому что догадывался, кого имела в виду Римма.

      – Парень, который хотел зарезать меня, – ответила она.

      Можно было представить себе, как в четырех стенах палаты ее страхи растут и множатся с каждым днем. И не только с каждым днем, но с каждым часом и с каждой минутой. Ее состояние, особенно ночью, когда вся больница погружена в сон и страхи в темноте