Сизые зрачки зла. Татьяна Романова

не выслушав, что он хочет сказать?!»

      Ощущения оказались на удивление мерзкими. Сначала его посчитали трусом, потом подлецом, да еще и слабаком, нуждающимся в отпущении грехов. Хотя, если уж быть до конца честным, он действительно хотел, чтобы Софья Алексеевна простила его за то, что он, зная о неизбежности отказа, не захотел второй раз проходить через напрасные унижения.

      «Могли бы и выслушать, для них же полезнее, – мысленно упрекал Платон дам Чернышевых. – Теперь их мать впустую пройдет через все круги ада».

      Опять вспомнилось лицо надменной брюнетки. Если присмотреться внимательней, чертами она все-таки отличалась от его матери. У княгини Горчаковой нос был чуть вздернутым, а у сегодняшней незнакомки – классически соразмерным и прямым, но дело было не в этом, а в общем выражении лица. У его матери в глазах всегда плясали веселые искорки, а в уголках губ солнечным зайчиком теплилась улыбка, незнакомка же напоминала мраморную статую, и лишь лиловатый блеск прозрачных глаз говорил о том, что девушка живая, из плоти и крови. Такие величественные ходячие идеалы никогда не были во вкусе Платона. Если они и вызывали у него какие-либо чувства, так только безмерное раздражение. Кому интересны манерные ханжи? Уж точно не ему… Почему же тогда нынешняя оскорбительная сцена все никак не шла из памяти?

      «Ну, и черт с ними, – злорадно утешил он себя, – им же хуже, пусть теперь это семейство хлебает свои неприятности полной ложкой. По крайней мере, могли бы поступить справедливо и человека, желающего им добра, выслушать».

      Платон перевел взгляд с чистого листа бумаги на перо в своей руке и вдруг ужаснулся. А как поступил он? Не дал оправдаться собственной матери, не захотел поговорить с ней, не допуская даже мысли, что она могла полюбить чужого… Неужели все так просто? Ревность! В этом причина многолетних мучительных отношений?.. Так просто и так мелко! Да что он за человек, если даже два креста на кладбище Александро-Невской Лавры не пробудили его совесть?!

      Платону показалось, будто у его ног разверзлась земля. Возможно, что он лишил своих братьев материнской любви, потакая собственной детской ревности. А мать – что она пережила вдали от детей?!

      – Господи, прости меня, – борясь с отчаянием, пробормотал он. – Почему только сейчас, почему не раньше? Семнадцать лет, две смерти…

      Ощущение катастрофы, как огонь, опаляло нутро. Стало больно дышать.

      «Что же делать, что можно еще исправить? – заметался он. – Надо ехать в Рим, разыскать мать и привезти ее обратно».

      Но остатки здравомыслия напомнили об аресте брата. Платон не имел права от него уехать, но мать могла бы вернуться сама, надо только написать ей правду.

      «А если мама не сможет приехать? Ведь она теперь замужем, значит, не свободна в своих поступках, – вдруг вспомнил он. – Граф ди Сан-Романо может и не отпустить свою жену. Я бы на его месте