Лик полуночи. Марина Лостеттер

время они молчали. Постепенно дыхание Дон-Лин выровнялось. Мелани была уверена, что она уснула.

      – Хотите спуститься в гостиную? – спросил мистер Лейвуд. – Пока ваша мама отдыхает?

      Она кивнула и последовала за ним по лестнице.

* * *

      Они сидели за небольшим столом, склонившись над полными кружками пива, из которых они не сделали ни глотка. Гостиная располагалась в длинном узком холле между парадным входом в гостиницу и сигарным баром. С одной стороны, в стене была ниша, в которой расположилась деревянная барная стойка. Было видно, что за ней хорошо следили – дерево натерто воском, и на нем нет ни единой царапины. С другой стороны, у окон, выстроились в ряд столики на двоих. Там сидел единственный посетитель – мужчина в аккуратном жилете и куртке, без нижней рубахи. Он читал газету и без конца хмурил брови.

      – Когда я вышла из магазина, вы были чем-то встревожены, – сказала Мелани, слегка постукивая ногтями по кружке.

      От запаха пива в носу слегка покалывало.

      Лейвуд язвительно рассмеялся над ее бесхитростным замечанием.

      – Однажды я тоже решил использовать маску, и у меня остались плохие воспоминания, – он кивнул в сторону бара. – Вон она – на стене. Хочешь взглянуть?

      Она не была уверена, что хочет, но он встал, и она пошла за ним. Стены гостиницы были увешаны масками, но та, на которую он указал, отличалась от остальных. Маска изображала ворону с длинным черным клювом и блестящими металлическими перьями. И была рассечена пополам.

      Она охнула, когда увидела это. Осквернение маски считалось кощунством. Разрушить магию означало уничтожить дар богов – дар Знания. Как такое могло произойти? Ей очень хотелось спросить, но она не решилась, опасаясь обидеть месье Лейвуда.

      – Мой отец, – сказал он. – У нас были… нездоровые отношения. Когда он умер, я подумал, что смогу лучше его понять, если куплю его маску и ненадолго надену ее. Но это оказалось плохой идеей.

      Скручивая складку на юбке, она ждала, пока он объяснит. Вид у него был такой, что он не то чтобы хочет – скорее ему придется объяснять.

      – Мой отец был плохим человеком. И пока я был в его маске, даже недолго, я тоже становился плохим. Честно говоря, я мало что помню из происходившего, но к счастью никто не пострадал. Как только я снимал маску, я становился самим собой, и воспоминания о его сознании испарялись.

      Хотя он говорил легким, небрежным тоном, но Мелани – сквозь швы его благородных покровов – видела, что ему нелегко. Он пытался дистанцироваться от того, что произошло. Она поняла, но не почувствовала всю глубину травмы, которую несло такое прошлое.

      Этот добрый человек подвергся насилию, носил маску своего насильника и изо всех сил старался не переложить тяжесть своих переживаний на незнакомку.

      Он продолжал улыбаться и оставался открытым. Только глаза были очень грустными.

      – Поэтому я слоняюсь у этой лавки, – продолжил он. – Пытаюсь предупредить людей. О том, что передаются не только знания, но и личность. А, может, и еще что-то… – Он зажал