Вячеслав Иванов. Григорий Зобин

мной, на родные уступы!..»

      И клекчет Сивилла: «Зачем орлы

      Садятся, где будут трупы?»[125]

      Последние две строки были перифразом евангельского стиха «Ибо, где будет труп, там соберутся орлы» (Мф.; 24, 28), когда Спаситель говорил ученикам о грядущей гибели Иерусалима, не узнавшего времени его посещения, оставшегося глухим к Богу. На путях мировой истории такое повторялось не раз. И люди с чутким слухом распознавали надвигающуюся грозу еще по дальним громам. Граду Петрову предстояло стать местом одной из самых страшных русских катастроф, сценой, где разыграется трагедия невиданного прежде размаха. Слышалось предчувствие близкой беды и в другом стихотворении Вяч. Иванова того же времени – «Медный всадник». Два, казалось бы, противоположных, но равно враждебных человеку начала – стихия и «кумир» – всегда довлели в судьбе этого города. Россия, поднятая на дыбы, и «тяжело-звонное скаканье», пророчески увиденные и услышанные Пушкиным, откликнулись роковым смыслом и в новом столетии:

      В этой призрачной Пальмире,

      В этом мареве полярном,

      О, пребудь с поэтом в мире,

      Ты, над взморьем светозарным

      Мне являвшаяся дивной

      Ариадной, с кубком рьяным,

      С флейтой буйно-заунывной

      Иль с узывчивым тимпаном…

      ................

      Приложила перст молчанья

      Ты к устам – и я, сквозь шепот,

      Слышу медного скаканья

      Заглушенный тяжкий топот…

      Замирая, кликом бледным

      Кличу я: «Мне страшно, дева,

      В этом мороке победном

      Медно-скачущего Гнева…»

      А Сивилла: «Чу, как тупо

      Ударяет медь о плиты…

      То о трупы, трупы, трупы

      Спотыкаются копыта»…[126]

      За «медно-скачущим Гневом» виделись всадники Апокалипсиса. Поэт не мог быть равнодушным к тому, что явственно назревало во времени. И вновь совопросницей и сопровидицей его стала верная подруга – Сивилла, наделенная той же орлиной зоркостью. Она появлялась в стихах и под другими именами – и Менадой, и Диотимой на платоновском «симпосионе», пире мудрого веселья. Этому пиру суждено было теперь продолжиться на «башне», а предводительствовать на нем – Вячеславу Иванову. О его удивительном даре собеседника, искусстве обворожить слушателей говорилось много. Писатель Борис Зайцев вспоминал об одной встрече с ним и Лидией Дмитриевной: «Пришел Вячеслав Иванович с дамой, очень пестро и ярко одетой. Сам он… мягко-кудреватый, голубые глаза… Светлая бородка. Общее впечатление мягкости, влажности и какой-то кругловатости. Дама – его жена, поэтесса Зиновьева-Аннибал…

125

Иванов Вяч. Собрание сочинений: В 4 т. Брюссель, 1974. Т. 2. С. 259.

126

Иванов Вяч. Собрание сочинений: В 4 т. Брюссель, 1974. Т. 2. С. 259–261.