Легендарные разведчики. Книга 3. Николай Долгополов

сериалов. Борис Игнатьевич даже сыграл крошечную роль – молодого чекиста Борю Гудзя.

      Потом стали приглашать на Лубянку, внешняя разведка выделила ему заботливого помощника, который до сих пор вспоминает, как ему повезло и сколько от Бориса Игнатьевича он всего услышал.

      Гудзь был последней инстанцией и ставил точку в возникавших спорах по поводу давних исторических событий, почти все участники которых или были уничтожены ежовским молохом, или уже ушли. А он, когда было ему уже за 100, в третий раз женился и на 103-м году катался на лыжах, спрашивая у меня, брать ли в санаторий свои, скоростные динамовские, или бегать на убогих санаторных.

      Не уставал от моих бесконечных вопросов. Третья жена, Татьяна Демьяновна, степенная и очень спокойная женщина лет семидесяти, смотрела на меня порой с укоризной. Гудзь тихонько признавался: «Все время повторяет: Борис Игнатьевич, давайте заканчивайте эти дела. Я ей: а жить как? Чтобы жить, надо работать. И потом, эта работа придает мне на второй сотне лет жизненную энергию. Я должен работать».

      Наверное, была в этом и еще одна причина наших постоянных встреч, его абсолютной безотказности. Жил Гудзь не небогато, а бедно. И эта бедность коробила меня. Видя, как подается чай с простеньким дешевым печеньем, я предложил делить гонорар за наши совместные публикации поровну. Бригадный комиссар согласился. Все было по-честному: порой без него мне было невозможно разобраться в некоторых чекистских хитросплетениях 1920-х годов.

      Операция «Трест», одним из участников которой был Гудзь, потрясала и запутывала обилием имен и оперативных псевдонимов, к тому же постоянно меняющихся. И почему в начале оперативной игры с нашей стороны было так много поляков? Гудзь спокойно объяснял: а кем был Дзержинский? Он успел скорее даже не перевербовать – обратить в свою пролетарскую веру многих соотечественников, поначалу сражавшихся на другой стороне. Чрезвычайке были нужны, и очень срочно, профессионалы. Усилий и, главное, познаний своих сотрудников, только-только осваивающих работу контрразведчиков и разведчиков, явно не хватало. А польские товарищи приходили на Лубянку с одной фамилией, потом меняли ее на вторую, иногда и третью. Порой казалось, что Борис Игнатьевич ошибается в именах: да, сначала был Кияковский, потом почему-то ставший Стецкевичем. Я переспрашивал, он терпеливо объяснял. И чтобы мне окончательно не запутаться в этом лабиринте, Гудзь без всяких лишних просьб вычертил разноцветными карандашами несколько таблиц с линиями, как он говорил, всех действующих лиц «Треста». И еще посоветовал поменьше читать «нынешних авторов, пишущих об этой операции и берущих материалы с неба».

      Уже после смерти Бориса Игнатьевича мне попалась статья серьезного историка, полковника отставника, в которой тот жестко критиковал своего собеседника Гудзя за то, что он брал деньги за консультации. Стало обидно за них обоих. У беспощадного полковника была своя честно заслуженная военная пенсия: если разок и заплатил, то наверняка на бедном старике не разорился. Гудзь в свои под 100, а потом