Первая печать. Наталия Осояну

свободу вырвались полчища мелких духов, пребывавших в услужении очень давно и накопивших немало злобы на тех, кто пользовался их телесными оболочками. Сам понимаешь, нам пришлось несладко, и о незнакомце все забыли. Он же совершенно беспрепятственно отправился в библиотеку и все время, пока печатники были заняты усмирением дьюсов, просидел там, листая древние тома. Следует заметить, что в его присутствии духи вели себя мирно, будто овечки, и даже всячески старались ему услужить – я это сам увидел, потому что в конце концов вспомнил о чужаке и проследовал за ним, все еще не понимая, с кем имею дело.

      «А-а! – сказал он, подняв глаза от книги. – Вот ты и пришел. Ты знаешь, кое-кто умоляет меня отпустить его, чтобы вы могли побеседовать с глазу на глаз. Как считаешь, мне следует пожалеть его или тебя?»

      И я почувствовал нетерпение дворцового дьюса – жуткой тысячелетней твари, которая, ощутив близкую свободу, уже начала представлять, что именно сделает со мной. Конечно же, я понял намек странника и, остановившись на почтительном расстоянии, опустил на пол кисть и чернильницу. Увидев это, он рассмеялся и проговорил: «Вы, глупцы, все еще зависите от этих игрушек? И, верно, считаете себя по-настоящему могущественными. А ведь прямо перед вашими заносчиво задранными носами текут потоки силы творения, но вы не в силах воспользоваться ими вместо чернил…»

      Я не успел ничего сказать или сделать. Он каким-то странным образом оказался рядом, взглянул мне в глаза, а показалось – прямо в душу. На мгновение я увидел его тем зрением, которым печатники смотрят на вещь рукотворную, чтобы увидеть, какие на ней есть печати, и испытал настоящий ужас: в жилах этого человека, который и не был на самом деле человеком, текли реки расплавленного золота, собираясь в океан – бескрайний, ослепительно сияющий.

      Потом он показал мне, каким был наш мир до того, как Река творения вышла из берегов и затопила все вокруг. О-о, Создатель, я даже не знаю, как это описать! Представь себе, что до Потопа книги в библиотеке можно было складывать как угодно, не боясь, что они срастутся и обретут свободную волю! Нарисованная картина не оживала, никогда не оживала, пусть даже изображенные на холсте или бумаге люди и казались настоящими! А если бы столяр заявил кому-нибудь, что получил пинок под зад от новенькой табуретки, его сочли бы безумцем. Мастерам не нужно было уродовать свои произведения, чтобы тем самым ослабить дьюса, готового в них вселиться; вещь без изъянов оставалась… просто вещью, и не более того. Ах, какие сложные машины могли строить люди в те времена! Наши махолеты показались бы в сравнении с ними детскими игрушками, потому что эти машины умели все…

      Мой дар там был бы совершенно бесполезным, однако я затосковал по иной жизни.

      «Кто ты? – спросил я чужака, с трудом подбирая слова. – Не сам ли Создатель посетил меня?»

      «Я всего лишь хранитель, – был ответ. – Я храню память о мире, которого больше нет. Не призывай Создателя, он отдал свою силу людям и покинул нас! А знаешь ли ты, зачем он это сделал?»

      Он вновь взглянул мне