Арена заблудших. Марина Ясинская

что Кирюша уже дома. Кристина невольно ускорила шаги. Сердце нервно билось, ладони похолодели. Что, если брат не пришел? Где его тогда искать?

      Добежав до окон своей квартиры, Кристина замедлила шаг, мельком отметила, что в спальне темно, но на кухне свет горит. Подошла поближе к окну, привстала на цыпочки и заглянула. И шумно выдохнула: за столом сидел Кирюша и размеренно черпал ложкой суп из тарелки. Около раковины, спиной к окну, стояла мать.

      Накатившее облегчение вытеснила злость на брата. Хотелось влететь на кухню, дать ему подзатыльник и хорошенько наорать!

      Несколько мгновений Кристина разрывалась между желанием так и сделать и нежеланием терять лишнее время и поскорее отправиться на встречу с Ольгами. Последнее перевесило. Наорать на брата она всегда может, он никуда не денется, а вот вечеринка – другое дело.

      Тем не менее надо было предупредить домашних, что она задержится. Заходить домой Кристина не хотела, тогда не избежать долгих нравоучений, и достала телефон. Набрала короткое сообщение маме – и едва не выронила телефон из рук, потому что в этот самый момент на кухню зашла та, другая Кристина.

* * *

      Собирались в полном молчании, избегая встречаться друг с другом взглядом, словно каждый чувствовал за собой вину.

      Собрались в пустом шатре, из которого уже вынесли почти все оборудование, и потерянно стояли там, глядя на валяющийся на земле серый плащ и игрушечный поезд, который все продолжал деловито пыхтеть и гудеть, описывая круг за кругом по арене, и ни у кого не хватало духу его остановить.

      Собрались, чтобы проводить и проститься, – хотя провожать было уже некого и прощаться не с кем.

      Собрались, чтобы снова остро осознать: это может случиться с каждым.

      Собрались, чтобы запомнить.

      Эту застывшую, надрывную, траурную тишину сломал Ка-бар.

      – Да уж, как говорится, цирк уехал, а клоун остался, – мрачно усмехнулся он – и сник под укоризненными взглядами коллег.

      Графиня перешагнула через игрушечные железнодорожные пути, присела на корточки возле брошенного плаща, осторожно, бережно дотронулась до мятой ткани, погладила – и прошептала:

      – Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:

      «Вышел на арену, так смеши!» —

      Он у нас тем временем печали

      Вынимал тихонько из души[1].

      А потом она нажала на пульт управления, который держала в руке, и игрушечный поезд, издав последний протяжный гудок, замер.

      Глава 5

      Кристины никогда не было панических атак, и потому она просто не поняла, что с ней произошло: бешеный пульс, дикий стук сердца в ушах, колени подгибаются, легким не хватает воздуха, а перед глазами все меркнет. Привалившись боком к стене дома, она отчаянно боролась за каждый вдох, судорожно открывая рот, пока мозг наконец не зафиксировал, что воздух поступает в легкие и она может дышать, и только тогда симптомы начали медленно отступать.

      «Мне

1

В. Высоцкий. «Енгибарову – от зрителей».