Иван Царевич и Серый Волк. Сергей Шведов

лет через десять с разлюбезным Шишовым, которого надыбала где-то на комсомольских стройках. И на протяжении последних пяти лет всё их общение сводилось к «здравствуйте» и «до свидания».

      – Пошли, – решительно сказал Царевич. – Ты стой, вздыхай сочувственно и помалкивай.

      – Буду нем как рыба об лёд, – вздохнул с облегчением Кляев. – Но и ты как-нибудь поделикатнее. Всё-таки такое горе. Люська хоть и заполошная баба, но сердце-то у неё не железное.

      Дверь второго подъезда жалобно пискнула в ответ на мощный Иванов рывок. Шишовы жили на пятом этаже, так что у Царевича было время раскаяться в своём намерении, пока они вдвоём с Кляевым пересчитывали истёртые за сорок лет эксплуатации ступеньки. Со стен подъезда местами облетела краска, на лестничной площадке между вторым и третьим этажом какие-то бяки разбили окно. Вепрь с Михеичем всё собирались его застеклить, но так и не собрались. Словом, заслуженная хрущоба. И именно под этой проржавелой крышей писатель Иван Царевич был зачат каких-нибудь тридцать семь лет тому назад.

      – Звони, – распорядился Царевич, набирая побольше воздуха в захолодевшую грудь.

      Кляев не заставил себя упрашивать, однако, в ответ не последовало никакой реакции, хотя оба слышали женский смех из-за плотно закрытой двери. И, между прочим, это отметили оба, кроме женского смеха отчётливо доносился грубый мужской голос, бубнивший что-то нечленораздельное, но явно дружественное по отношению к заходившейся в смехе женщине.

      – Телевизор, что ли, работает? – предположил Царевич. – Какой телевизор, – рассердился Кляев. – Люськин это голос, гром меня порази.

      Если честно, то Ивану голос женщины тоже показался знакомым. К тому же за дверью происходила возня, то ли шкаф с места на место передвигали, то ли боролись шутейно. На Кляевские манипуляции со звонком никто, похоже, откликаться и не думал. Рассердившийся Васька пнул дверь ногой. Дверь неожиданно оказалась покладистой, в том смысле, что отворилась в ответ на невежливое обращение.

      Стоять на пороге было глупо, а потому Царевич решительно шагнул внутрь квартиры, громко оповестив её обитателей о своём появлении:

      – Эй, хозяева, есть кто-нибудь?

      Наверное, в этой квартире жили глухие, но уж точно не немые. Кляев уловил звуки похожие на хрюканье и вслух удивился по этому поводу. Он же первым вошёл в комнату. Шедший следом за ним Царевич успел увидеть немногое: его сначала припечатали дверью, а после вынесли из квартиры на кулаках. Иван, смачно вляпавшийся в каменную стену, увидел обросшую шерстью образину, маленькие, налитые кровью глаза и чуть ли не клыки в дохнувшей смрадом пасти. Не исключено, конечно, что ему всё это только почудилось. Кляеву, лежащему рядом на холодных каменных плитах, похоже, ничего не чудилось, Васька пребывал в прострации по случаю столкновения с железобетоном.

      – Армянин, что ли? – спросил сам у себя Царевич. – Два армянина, – поправил его обретающий дар речи Кляев.

      Не сговариваясь, оба поднялись на ноги и в темпе ссыпались