«Спартак» 100 лет: истории клуба. Артем Локалов

километрах от лагеря. Бригадир Ермилов лет 40 – рецидивист. Пользуется дурной славой. Дисциплина – палочная. С ней он и ходит, часто пуская в дело. Меня не трогает. В бригаде около 50 человек, все его боятся. Боюсь и я. Указания выполняю, но стараюсь держаться с достоинством.

      Работаем на открытом воздухе. Разгар зимы 1944 года. Холодно и голодно. Копаем землю. Подносим бетон, кирпич, пилим бревна, обогреваемся у костра по разрешению Ермилова. Бригада считается ударной, даем хорошую выработку. Получаю 750 граммов хлеба – это выше среднебригадной. Максимальную – 900 граммов – получает только Ермилов и его подручные. Очень устаю. Это самая тяжелая зима из всех, которые я пережил в лагерях.

      Действует приказ Сталина – за отказ от работ применять жесткие меры, вплоть до расстрела. Поэтому на развод выходим через не могу. По дороге многие падали. Смертность доходила до 40 человек в день. По лагерю прошел слух – прошлой ночью трое доходяг проникли в морг и вырвали мягкие места у трупов…

      В главе «Победа» Петр Старостин вспоминает, как в лагере встречали победу в Великой Отечественной и гадали, будет ли амнистия. Младший Старостин, как и его братья, полагал, что их, политических, она, однако, не коснется. Так и произошло. Братьев реабилитируют только после смерти Сталина в 1953-м.

      – Спасибо Никите Сергеевичу Хрущеву, – пишет Петр Петрович. – Вслед за мной были реабилитированы братья, и вот через 12 с половиной лет мы вновь встретились в Москве. Сразу лег в больницу по поводу туберкулеза. Была сделана операция на легких. После пятилетнего лечения снят с учета туберкулезной больницы. Но все же лагерь не прошел даром. Очевидно, неоднократное обморожение вызвало новую болезнь, приведшую впоследствии к ампутации ноги. Оставшаяся тоже оперирована после разрыва мениска и крестообразных связок. Травма, которая преждевременно, в 27 лет, вывела меня из списка футболистов…

      …Воспоминания о лагерях, изложенные Петром Старостиным, не покидали его до конца дней. В конце рукописи он признается: «Ночами преследует один и тот же сон – я в лагере, окончился срок, а меня все не отпускают. Просыпаюсь и облегченно вздыхаю – хорошо, что это не явь».

      В музее «Спартака» сохранилась не только рукопись младшего из братьев, но и подлинные письма Александра Старостина, его фото, которое он отправлял из Инты в ноябре 1952-го. Годы лагерей не лишили его чувства юмора. «Хорош гусь? Былой красавец превратился в печеное яблоко», – подписано на обороте карточки. И самое главное в конце: «Но ничего».

      Старостины не сломались и боролись до конца.

      А вот что Александр писал сестре Тамаре Малиновцевой 26 мая 1944-го:

      «Здравствуй, Тома!

      Вчера получил твое письмо от 14.04 и спешу тебе ответить. Очень тебя за него благодарю… Меня очень интересует, как ты живешь? Чувствуешь себя?.. Я лично забрался очень далеко. За полярный круг, где зимой почти сплошная ночь, а летом ей и не пахнет. В 11 часов солнышко заходит, а в 12 ночи оно у нас опять появляется. Ночи нет. Но все же погода скверная.