Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях. Василий Потто

Кахетии своего правителя с персидским войском и увел массы народа в неволю для поселения их в персидских провинциях. С царями Грузии Лев Ирана заключил мирный договор, обязуясь не обременять Грузию данью, не изменять ее религии, оставить церкви неприкосновенными и не строить мечетей, однако же, выговорив условие, чтобы цари грузинские были непременно магометанами, хотя и грузинского происхождения. Этим договором, сохранившим только наружность независимости и свободы грузинских царств, потерявших во время нашествия множество представителей своей религии, но сохранивших склонную к магометанству аристократию и магометан царей, Шах-Аббас окончательно упрочил персидское влияние на Грузию. И только народу, преданности, вере и самобытному духу его Грузия обязана сохранением своей духовной независимости и возможностью возрождения в будущем. Из недр народа вновь выдвинулось сильное духовенство, имевшее неотразимое влияние на царей и на магометанскую аристократию, и глава духовенства, католикос, является не раз в дальнейшей истории Грузии источником освободительных движений. И благодарный народ отразил эту роль духовенства в своих легендах.

      Этот вечно деятельный дух народа сказался во времена шаха не одним сопротивлением народных масс, уходивших в горы, но и подвигами, в которых светится непреодолимая и безграничная преданность вере предков и отечеству. Есть легендарная история (ее рассказывает И. Д. Попка), созданная самим народом и показывающая, что он не хотел признавать за шахом победу, как бы сознавая, что тому не одолеть народную силу. В ней рисуется шах не победителем, а побежденным, и побежденным именно любовью к отечеству.

      Вот эта легенда.

      Завладев всей Кахетией и большей частью Картли, однажды Шах-Аббас сидел у дверей своего шатра; главный мирза доложил, что от грузинского царя прислан посол с подарками. Явился картлийский тавад, высокий и стройный, «как тополь на берегу Куры». Он поверг к ногам шаха корзину со свежими плодами, и шах похвалил плоды. «Чох-Гюзель!» («Очень прекрасно!») – повторял он; выбрал самое большое яблоко, съел его, выплюнул семена на ладонь и приказал подать копье. Боднул он гибким копьем землю, бросил в нее семена и, обратившись к картлийцу, сказал: «Кланяйся царю и скажи, что, пока из этих семян не вырастет сад и я не вкушу плодов от него, до тех пор не выйду из вашей земли, где мне спится лучше, чем дома». – «Бэли!» («Хорошо!») – ответил тавад. И, выбравшись из двора шаха, пораженный унижением своего царя и родины, он с решимостью подумал: «Пожертвую моей милой, моей ненаглядной Хорошаной – отчизна дороже жены!»

      Его звали Шио; дом его стоял на самой границе Кахетии и Картли. Он сам был картлиец, а жена его кахетинка, и тогда не кончился еще их медовый месяц.

      Надо сказать, что Шах-Аббас отдал чудовищный приказ с каждой новой луной набирать в городах и селах пятьдесят красавиц и приводить их в персидский лагерь. Шах сам раздавал их своим воеводам. Но был один хан, по имени Алла-Верды,