О любви (сборник). Михаил Веллер

коленях?

      Пойманный раздернул молнию куртки с явным намерением оставить ее в руках мучителя, как ящерица оставляет хвост, но деревянной твердости пальцы сомкнулись на его запястье.

      – Что вам надо? – в бессильном бешенстве процедил он.

      – Чтоб ты не нарушал закон, – последовал неожиданный ответ.

      – Какой?!

      – Нищенство у нас запрещено. Не надо клянчить подаяние – а именно этим, судя по архаичной позе, ты занимался. Причем во цвете лет, будучи на вид вполне трудоспособным.

      Не внемля отеческим увещеваниям, воспитуемый оборотил перекошенное от унижения лицо и посулил Звягину много отборно нехороших вещей.

      Свободной рукой Звягин порылся в висевшей через плечо сумке и протянул желтую таблетку:

      – Проглоти и ступай, оратор.

      – Что это? – машинально спросил юноша.

      – Амитриптилин. Прекрасно успокоит твои нервы. Не волнуйся, я врач, а не торговец наркотиками.

      Молниеносным движением он сунул таблетку в приоткрывшийся для ответа рот и шлепнул ладонью снизу по подбородку: рефлекторный прыжок кадыка указал, что таблетка проскочила к месту назначения.

      – Свободен. И не повторяй свои фокусы часто – штаны протрешь.

      Тот постоял секунду, читая лицо Звягина, но не нашел в нем ни издевки, ни сочувствия: так, легкую снисходительность.

      – Я не повторю, – тихо и многозначительно молвил он. Поднырнул под плюшевый канат и поехал вниз.

      На истертом бетоне осталась серая кроличья ушанка. Звягин хмыкнул, оглянулся и последовал с нею за удалившимся владельцем.

      Из черноты тоннеля дунуло ветерком, поезд приблизился, слепя расставленными фарами и сияя лаковой голубизной, когда из подровнявшейся толпы выдвинулся подопечный и поставил ногу на край платформы, как отталкивающийся прыгун.

      Вторично стрела крана подняла его за воротник и отнесла на безопасное расстояние. С утихающим басовитым воем проскользил тормозящий головной вагон, проплыло в кабине повернутое лицо машиниста, на котором начали с запозданием проявляться, как на фотопластинке, признаки испуга.

      Мягко стукнули двери, народ повалил, несостоявшееся происшествие осталось практически незамеченным.

      – Дядя Степа в этот раз утопающего спас, – мрачно похвалил себя Звягин. – Свинья ты, братец. Нагорело бы дежурной по перрону, машинисту – а чем они виноваты? И ты не представляешь, видно, как омерзительно выглядело бы то, что отскребали от рельсов. А?

      – Откуда вы взялись… – выдавилось с мукой.

      Звягин оценил бледность, дрожь рук, зрачок во весь глаз.

      – Надень шапку. Ну, что стряслось, парень? Пошли, пошли…

      2. Вот так встречается волшебник.

      Декабрьский вечер резанул морозом – ресницы смерзлись; зима накатила ранняя, лютая, звенящая. Ленинград застыл в ледяном свете фонарей. Мерзлым дробным стуком отдавались шаги торопливых прохожих.

      – Как тебя зовут?

      – Ларион.

      – А проще?

      – Ларик…

      Проблема