Принц и Нищин. Кондратий Жмуриков

по московскому времени.

      – Вы всегда шутите?

      – Нет, только когда мне платят за это восемь тысяч долларов.

      – У вас такое своеобразное чувство юмора.

      – Юмор юмором, но так что там насчет баксов?

      – Об этом поговорим в «Верго», – сухо ответил человек, похожий на очковую змею. – До скорого свидания. А вы артист, тезка. Вам даже не надо играть. Я заметил, что артистизм так и прет из вас, как тесто из бадьи. Одно слово – артист.

* * *

      Сережа Воронцов в самом деле был артистом. От рождения коммуникабельный и тонкий человек, хоть и из жуткой семьи, он тем не менее попал на журфак университета и даже проучился там два года, после чего был благополучно отчислен. Как то расхоже формулируют: за пьянство и аморальное поведение, что, в общем-то, не возбранялось даже среди преподавательского корпуса.

      Точнее, среди преподавательского корпуса это как раз было развито в первую очередь.

      Историю с отчислением лучше всего рассказывал сам Воронцов. Причем несколько раз, и в большинстве случаев позицию благодарного слушателя занимал Алик Мыскин, который был исключен из университета месяцем позднее.

      Сережа выпивал стопку и начинал:

      – История была короткая и возмутительная. Особенно с точки зрения факультетского начальства. Мы с моим друганом Пашей… он сейчас в «Табакерке», театре Табакова, играет… надрались вдвояка каким-то кошмарным дешевым пойлом, а потом подключили к тому же двух девчонок – с нашего же универа. Ну, напились как последние свиньи. А потом зашли в какую-то пустую аудиторию и там начали черт знает чем заниматься. Пара на пару. Он с одной, я с другой, но так близко друг от друга, что это можно и за групповуху посчитать. Ну… пьяные все, вопли, всякие стоны там, бутылки кругом валяются пустые. И тут заходится вахтер и говорит: сейчас милицию вызову, да что же это такое! Совсем стыд потеряли, распротакие дети!

      На этом месте Мыскин обычно выпивал стопарик водки.

      – Дальше – хуже. Я был пьяный такой, что говорить плохо мог, а вот Паша… он постарше, и сориентировался в пространстве пооперативнее. Так он эту вахтершу пятиэтажными матюгами, и еще бутылку ей вдогонку запустил, чтоб ей бежалось скорее. А побежала она…

      – За милицией.

      – Ну… там Паша с ней беседовал по принципу из «Иронии судьбы». Она: «Я милицию вызову-у-у!!» – А он: «Приводи-и-и все-о отделе-ение-е!!» Прямо так и пропел, как Мягков в фильме.

      – Привела? (На этом месте Мыскин пропускал еще один стопарик).

      – Если бы! Не успела она. Как потом оказалось, она наткнулась на декана, который шел по коридору с делегацией французских журналистов, да еще с ректором какой-то там академии – прямехонько в эту аудиторию. И так получилось, что Паша еще не успел дотянуть последнюю ноту в «Приводи-и все-о отделе-ение-е!!», как вся эта честная интернациональная компания завалила к нам в аудиторию. А тут такое творится-а-а… Ну, в общем, скандал был кошмарный. Меня и Пашу из универа в три шеи, мою девчонку… в смысле, которая со мной общалась… на подоконнике… в общем – ее тоже. А вот вторую девчонку… которая с Пашей была, ее не выгнали. Потому что весь кипеж из-за нее и был. Она оказалась