Сумасшедшая принцесса. Татьяна Устименко

поблагодарить всех за приятный вечер и покинуть залу, как совершенно потерявшая над собой контроль Луиза бросилась ко мне со сжатыми в гневе кулаками.

      – Не слушайте ее, – истошно заверещала она. – Ульрику и женщиной-то назвать трудно. Ни петь, ни танцевать она не умеет. Только и делает целыми днями, что машет мечом, да скачет по лесам на своем бешеном коне…

      Окружавшие меня мужчины замерли, не зная, как реагировать на эту бурную выходку.

      – Неправда! – раздался протестующий голос, и старый Гийом, несший почетный караул возле двери, пересек залу и положил руку мне на плечо, словно собираясь защитить от всех обидчиков разом. – Поклеп возводит молодая госпожа! Умеет Ульрика петь, да так, как не многим это дано по милости Пресветлых богов!

      Дворяне загалдели, наперебой упрашивая меня спеть для них немедленно. Я обратила встревоженный взор к Антуанетте, но графиня отвернулась от меня с таким выражением, словно увидела грязное насекомое. Луиза молчала, всем своим видом выражая насмешливое презрение. Девушки собрались вокруг нее, выказывая ей поддержку и одобрение и противопоставляя свой ярко разряженный кружок моему непритязательному одеянию. Женихи ждали, видели мое растерянное недоумение и, видимо, уже склонялись к тому, чтобы принять на веру мстительные слова Луизы. Но старый Гийом никогда не сдавался без боя. Он выудил из стоящего у стены кресла чью-то гитару, изукрашенную щегольскими бантами, и, принеся, буквально сунул ее мне в руки.

      – Я знаю, что это не ваша любимая гитара, но все-таки, девочка, спой для меня, как поешь по вечерам, сидя у огня… – Гийом легко погладил меня по волосам, и такая нежная, искренняя любовь промелькнула в его улыбке, что я невольно улыбнулась в ответ и тронула струны гитары. Все окружающее перестало существовать для меня, и голос мой, грудной и низкий, зазвучал в притихшем зале:

      Удобно рукоять лежит в ладони,

      Мой верный друг – отточенный клинок,

      Его душа по-человечьи стонет,

      Сплетая бой с изящной вязью строк.

      Каляма друг и старший братец стила,

      Поет, танцует и творит стихи,

      Тобою, помню, за любовь я мстила,

      Тобою отпускала я грехи.

      Нет ничего превыше звонкой стали,

      Чье имя – честь, чьи клятвы – на крови,

      Меня он даже в смерти не оставит

      И не предаст ни в жизни, ни в любви.

      Тобой крестили и тобой клеймили,

      Тобою покоряли племена,

      Лишали власти и престол дарили,

      Фортуне отсекали стремена.

      Купили за табун коней арабских,

      По весу отдавали жемчуга,

      И, не страшась визгливых жалоб бабских,

      Тебя меняли на гарем врага.

      С тобой делили счастье и невзгоды,

      Паденья, взлеты и забвенья дни,

      В тебя впитались чьих-то судеб годы,

      И чьей-то смерти яркие огни.

      По этой стали часто скачут блики,

      И, замерев, дыханье