Никто, кроме нас. Документальная повесть. Александр Филиппов

наподдали, что ты на печи две недели отлёживался, и на всю жизнь охромел!

      В Алябино жителей по фамилии Алябьевы много было. Потому и клички, чтоб различать, о ком речь идёт, друг другу давали. Семейство бабушки с дедушкой, а по наследству и дочери, Борниковой, Яковиванычами звали. По имени-отчеству отца дедушки, Якова Ивановича Алябьева.

      Виктор его уже не застал, прадед в 1938 году умер. Но силищи он необыкновенной был, тем и запомнился крепко односельчанам. Бывало, рассказывали, почистит в стойле за скотиной, навалит полные сани с верхом навоза, а лошадь не впрягает, жалеет: «Я, – говорит, – сам быстрее управлюсь». Возьмётся за оглобли, да и сволочёт дровни со двора. Потом, когда лошадей всех в колхоз забрали, сила его в хозяйстве особенно пригодилась. И за коня, и за вола на себе всё таскал.

      Село Алябино река Кинель надвое рассекает. По одну сторону – две бригады колхоза имени Степана Разина обосновались, третья – на другой стороне. Вот мужики с разных концов и мерялись постоянно силой, сходились стенка на стенку в кулачных боях. И равных в тех схватках Якову Ивановичу не было. Противников он одним ударом с ног сшибал, а его до старости одолеть так никто и не смог!

      …Виктор опять завертелся в недрах омёта. Буян обеспокоенно переступил с ноги на ногу, всхрапнул тревожно.

      – Ну, не балуй у меня! – окоротил его Виктор. – Затопчешь ведь! Что б ты без меня делал? Сгинул в степи! А сейчас отдохнул, отъелся, и заскучал? Рано нам дальше трогаться. Буран-то всё не стихает. Разгулялся на сутки, не меньше. Так что стой смирно, не вертись. Тебе хорошо, ты с головой харчем укрыт. А мне и поесть нечего… Эх, жаль, на ферму с утра не попал, народ не поздравил! Нехорошо получилось…

      И опять вспоминалось ему детство – босоногое, но не безмятежное, всё больше голодное, работой, часто для мальца непосильной, наполненное…

      Война догорала где-то на Западе, в село начали возвращаться фронтовики. Первым пришёл Иван Черкасов. Жил он по соседству, через три дома. Посылок с фронта много слал, трофеев, как тогда говорили. Единственный из всех фронтовиков. Другие-то головы на полях сражения клали, без рук, без ног возвращались, и посылок от них никто не дождался. А этот зажиточным слыл, вроде как по ранению, ещё Победу не объявили, раньше всех воротился.

      Его по нехватке мужиков бригадиром в колхозе поставили. Щеголял во френче немецком, хвастался своими боевыми подвигами, каждый день – под хмельком. Видать, было выпить на что!

      А когда настоящие фронтовики объявились, они вмиг раскусили, что Черкасов за вояка такой.

      Кузнец Нестор Николаевич Бышкин, всю войну на передовой отпахавший, переговорил с Черкасовым, да и приложил его пудовым, натруженным кулаком в ухо. А односельчанам объяснил гневно:

      – Этот гад в похоронной команде служил, пороху и не нюхал. Они за войсками по тылам шли, мертвецов и наших, и немцев обирали. Что-то ценное начальству сдавали, что-то для себя припрятывали. Отсюда у него и трофеи