Сеть для Миродержцев. Генри Лайон Олди

входа на ветках карникары распускались белые венчики, которые испокон веку сравнивались поэтами с бесплодной женщиной, ибо при всей своей прелести цветы карникары не источали аромата.

      Совсем.

      – Хастинапурского регента, Гангею Грозного, знаешь?

      Я еще раз пожал плечами. Дескать, в лицо видеть не довелось, а так: кто ж не знает Грозного?

      Слава мирская что перекати-поле; везде побывает, повсюду докатится…

      – С учителем своим он схлестнулся,– продолжил Шарадван с неуклюжей бесстрастностью, которая могла обмануть разве что мертвого.– Где ж это видано?! – на собственного Гуру руку поднял! Из-за бабы. Учитель говорит: «Опозорил, ославил, ворюга-похититель, теперь женись как положено!», а регент ни в какую. Обет, мол, дал, обета не нарушу. Нашла коса на камень. В Безначалье дрались, с личного позволения Миродержцев. Жаль, я раньше не узнал – а то хоть одним глазком бы глянуть…

      – Кто победил? – я отхлебнул медвянки и еще подумал, что мне абсолютно неинтересно, кто победил.

      – Грозный и победил. Вчистую. Представляешь, Жаворонок: стоит Грозный в Безначалье, доспех под солнцем пламенеет, белый плащ по ветру, Миродержцы со свитами в ладоши плещут, «Превосходно!» кричат, а учитель Гангеи, сам Рама-с-Топором, почетный обход вкруг него свершает! Эх, что тут…

      Шарадван резко оборвал сам себя и с жадностью приник к чаше. Когда он наконец поставил ее на край самшитового столика, чаша оказалась пуста.

      Создавалось впечатление, что мой собеседник только что тщетно пытался залить холодным напитком пожар, бушевавший в душе.

      Он смотрел в пол беседки, а я смотрел на Шарадвана и думал, что у каждого из нас есть своя раскаленная игла в сердце.

      И не вытащить.

      Шарадван попал в «Приют…» месяцев на пять-шесть раньше меня. Огромный, мосластый, дико волосатый, он всухую брил голову на рассвете и закате, ел за троих, ругался на пяти языках и восьми наречиях, особо предпочитая заковыристые проклятия горцев-нишадов; и на потомственного брахмана из прекрасной семьи походил примерно так же, как я на Ганешу-Слоноглавца.

      Хобот прилепить, уши оттянуть, и вылитый Ганеша…

      Когда я в первый раз увидел Шарадвана, он бесцеремонно огрел меня пятерней-кувалдой по плечу, отчего я присел и охнул, а после оскалил зубастую пасть и поинтересовался во всеуслышанье:

      – Жрать будешь, толстяк? Небось, оголодал с дорожки?

      И благим матом заорал на всю Вайкунтху:

      – Эй, бездельники, дайте этому… как тебя, новенький?.. ага, дайте Жаворонку поклевать! Живо!

      Ракшасы-охранники боялись Шарадвана пуще своего начальника Десятиглавца и ни за что не соглашались на провокационное предложение сойтись с ним на кулачках.

      На таких кулачках, как у нашего приятеля, я бы тоже не согласился.

      За все коврижки мира.

      Родившись в семье тишайшего мудреца, чей ашрам стоял на самом крайнем юге, в излучине реки Кавери, Шарадван якобы умудрился появиться на свет с луком и стрелами в руках. Во всяком случае, так о нем рассказывали, и он не только не возражал, но и всячески поощрял подобные байки. Количество стрел и длина лука росли с каждым