Русский вор. Михаил Серегин

вместе с ветром. Заключенные и встречающие их охранники с несколькими сторожевыми овчарками поеживались от осеннего ненастья. Овчарки периодически разражались остервенелым лаем, скаля на заключенных белые клыки.

      – Шевелись, пес паршивый!

      Хриплый голос донесся до Полунина одновременно с сильным ударом дубинкой по спине.

      – Раскорячился здесь, сученыш...

      Пошатнувшись от удара, Владимир резко развернулся и с ненавистью поглядел на своего обидчика.

      Перед ним стоял здоровенный детина лет сорока, одетый в форму охранника, с погонами прапорщика. У здоровяка было мясистое лицо и огромные ручищи, в одной из которых он держал резиновую дубинку.

      – Че вылупился, пес?! – прорычал прапорщик. – Живо строиться!

      Он снова замахнулся дубинкой. Владимир интуитивно выставил руки для защиты от удара, но его не последовало. Прапорщика окликнул старший офицер из охраны.

      – Шевчук, кончай там разборки учинять. Быстро всех построить, и гоните их в баню, а затем в медсанчасть, а то у них после пересылочного пункта вшей полно, как в зверинце.

      Полунин снова бросил взгляд на прапорщика Шевчука и медленно пошел строиться. Шевчук же еще некоторое время смотрел ему вслед, и на лице его играла злобная и одновременно презрительная улыбка.

      После душа, пройдя медицинский осмотр, Владимир, переодевшись уже в чистую лагерную одежду, вошел в барак, в который его определили.

      Дневальный, на зонах их называют шнырями, высокий сухощавый мужчина, указал Владимиру пальцем на двухъярусные нары в углу помещения.

      – Иди вон туда, парень, будешь вместе с Изей на одних шконках обитать.

      Владимир подошел к нарам.

      На нижней кровати сидел пожилой, абсолютно лысый мужчина. На вид ему было лет пятьдесят.

      Наверное, до того, как попасть на зону, это был крупный толстяк, но время, проведенное за решеткой, сделало свое дело. Мужчина поседел и обрюзг, его некогда толстые щеки покрылись сеткой глубоких морщин и обвисли, второй подбородок тоже дрябло повис и напоминал сдутый шар. Лицо и череп были покрыты коричневыми пигментными пятнами, такие же пятна были и на руках, довольно крупных и сильных, несмотря на его возраст.

      Мужчина сидел, ссутулившись, во всем его облике чувствовалась какая-то многолетняя усталость, но при этом его большие карие глаза смотрели живо.

      – Здравствуйте, молодой человек, – чуть картавя, произнес Изя. – Моя фамилия Либерзон... Либерзон Игорь Зямович. Местные обитатели сокращенно называют меня Изя. Если вы не антисемит, то мы с вами поладим.

      – Владимир, – представился Полунин и пожал руку Либерзону.

      – Кстати, мы с вами земляки, ведь я тоже из Тарасова.

      – Откуда вы знаете, что я из Тарасова? – удивленно спросил Владимир.

      – Молодой человек, – расплылся в улыбке Либерзон, – это же тюрьма, а в тюрьме все узнается очень быстро. Так по какой статье вас посадили и на сколько?

      Полунин назвал статью и срок.

      – Ба, юноша, да мы с вами