Трактат о вечной любви. Даниэлло Бартоли

о сей полиматье (πολύ μάτια, дословно «многие вещи»).

      Когда он произносил слово Действительное, то он понимал под ним отнюдь не ту конкретику подножной действительности, которую под этим словом подразумевают не-философы, а – Сущее, эссенциальную Реальность царственного Бытия, «архе».

      Ну и нашёл бы, во избежание недоразумений, другое слово! – скажет здравомыслящий. Но он сознательно не хотел, он хотел оспорить у «действительности» право так красиво-благородно называться (contestare alla pretesa realtà la presunzione di chiamarsi così nobilmente), поскольку она – действительность мнимая. А то что мы называем действительностью, он обзывал так, что становилось понятным, что тут любое слово годится, хоть непечатное (una qualsiasivoglia parola, pur una parolaccia). «Действительность» есть чересчур амбициозное название для пошлой и рыхлой окрошки жизни, и наглость с её стороны присваивать себе такое самоназвание. У немцев вон имеется для этого слово Umwelt, «окружающий нас мир», – тот, где не надо сорить бумажками (ove guardarsene con certa condotta polita), окружающий такой, и не по-детски водящий нас вокруг пальца (un mondo cosiddetto circostante che ci prende non poco in giro).

      Итак, полный обман честных граждан. Граждане, гремел Парменид, вас надули (Signori miei, gridò Parmenide, vi han raggirati!). То что вы видите, далеко не есть Действительность, а ровно наоборот, не-действительность.

      А если вы берёте всё это в серьёзное рассмотрение, то это значит лишь, что философствовать вы не умеете, мира не видите, и рассуждаете как обыватели, а не как бытийствующие (non come essenti, ma come assenti dall’essere et disertori di esso nello quotidiano). Об обывании говорите, а не о бытии, – бросает нам Парменид, через века, упрёк.

      Вот в каком смысле мы, вместе с Парменидом, говорим о бытии и главной его характеристике – вечности, непреходящести, неизменности.

      IV. Воля как подтверждение выбора

      Мы сказали, человек испытывает свою пригодность к вечности только тогда, когда говорит предмету своей любви: «навсегда, навеки». Ничего не зная о Пармениде, сложным философским приёмом упразднившим Преходящее, влюблённый своими силами из подручного материала делает то же самое – отрицает текучее время. Но в его случае, он добивается того же не умозаключением. Собственно, уже Зенон, послушав Парменида, хорошо доказал при помощи своих твёрдокаменных парадоксищ (paradossacci), что пытаться упразднить Преходящее рациональным умозаключением, – это языковая и логическая ловушка (и потому бесперспективное занятие).

      Примечания

      1

      Тут Парменид – и он был первым у греков – вступает в

      царство высокой метафизики, вычленив из видимой физики

      действительности