Похмельный синдром. Михаил Серегин

большая черная собака, прижившаяся во дворе.

      Китаец смотрел на розовые стены своего жилища, на голые ветки деревьев, на дрожащие капли, стекавшие по ним, на кучи оледеневшего снега, на скользкий лед под ногами и... не узнавал. Впечатление чуждости и полусонной отрешенности было так велико, что он поспешно перевел взгляд на копающегося в салоне Бухмана, словно последний был единственным гарантом того, что у этого утра есть число, что оно занимает определенное место среди понедельников, вторников и сред.

      – Пятница... – прошептал Китаец и глубоко вдохнул влажный туман закипающего капелью мартовского утра. Память с услужливой жестокостью рисовала ему несколько предыдущих дней. Он готовит кофе на кухне, приносит в постель, поцелуями будит Свету, та, не открывая глаз, улыбается, потягивается, едва не выбивая у него поднос из рук. Заставляет его опустить поднос на тумбочку, обвивает его шею горячими руками... Черт! Китаец сделал над собой усилие и прогнал это мучительное воспоминание.

      – Иду, иду, – вылезающий из «Опеля» Бухман поймал нетерпеливый взгляд Китайца.

      Они поднялись на третий этаж. Китаец отпер дверь.

      – Ох-ха-ха! – издал радостный возглас Бухман, – хорошо жить одному. Никто тебе на нервы не действует, хочешь – лежи, хочешь – читай, хочешь – в ванне отдыхай. И никто под дверью не стоит и не требует дать ответ, когда ты выйдешь. А пыли, пыли-то!

      Игорь вслед за Китайцем вошел в гостиную и опустил кейс на кресло. Китаец молча открыл бар, достал бутылку «Дербента», принес с кухни две пузатые рюмки и тарелку с лимоном. Поставил на журнальный столик.

      – Какого года лимончик будет? – усмехнулся Бухман.

      – Не бойся, не отравишься. – Танин отложил на край тарелки менее засохшие ломтики. – Вот, это тебе.

      – Спасибо, конечно, мамуся, только не пойму, что ты Анну не позовешь, пожили бы вместе...

      – Слушай, мне этих разговоров и без тебя хватает! – возразил Китаец. – Ты как женщина – все-то тебе обустраивать нужно. Давай лучше выпьем.

      – За исход! – Бухман облизнул свои сочные губы и лукаво улыбнулся. – С таким тостом можно в любую компанию.

      – Это верно, – тонко улыбнувшись, Китаец поднял рюмку.

      Погрев немного коньяк в ладонях, они выпили.

      – Хорош коньячок, – удовлетворенно крякнул Бухман, – я вот на днях в «Крымских винах» «Приз» пил – ни в какое сравнение с «Дербентом» не идет.

      – А теперь я тебя ненадолго оставлю. – Китаец поднялся. – Пришел час сдержать обещание.

      – Давай еще по одной махнем, – улыбнулся глазами Бухман.

      Они выпили еще граммов по пятьдесят, и Китаец отправился готовить омлет и варить какао. Но Бухману, очевидно, скучно было сидеть в гостиной одному, и он приковылял на кухню.

      – А это что за патриарх? – показал он глазами на висящий портрет Фу Си. – Хитрый такой, видать... Бровки так и играют. Весь в тебя, – пошутил он.

      – Фу Си, – нехотя процедил Китаец, взбивая яйца.

      – Ты вот говоришь: Фу Си, и все. Как будто это что-то