Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы. Вера Мильчина

40 году повесть «Путевые записки зайца», в начале которой дедушка повествователя, знающий все языки, включая звериные, говорит, что знаком с историей зайца, потому что читал его записки. Внук удивляется: «Где же вы читали? разве зайцы пишут?» А дедушка отвечает: «Пишут; теперь все животные грамотны, и лесные, и полевые, и водяные: все пишут; даже насекомые имеют свою грамоту и своих писателей». И я, стало быть, тоже подалась в ряды этих зайцев, которые пишут.

      Но этого, скорее всего, не произошло бы, если бы портал Gorky.media не попросил меня рассказать о моей «читательской и научной биографии» (спасибо главному редактору Дмитрию Иванову и приславшему мне вопросы Юрию Куликову). Рассказ опубликовали, и после этого разные добрые люди, не сговариваясь, принялись утверждать, что мне надо писать воспоминания. И в результате я им поверила.

      Разумеется, я не буду писать «классические» мемуары, которые начнутся с чего-то вроде: «Я родилась 7 сентября 1953 года в роддоме на Маломосковской улице». Во-первых, сам этот факт мало кому интересен (кроме разве что «земляков», которые, например, родились в том же роддоме). А во-вторых, память моя устроена так, что воспоминания состоят из отдельных картинок, а выстроить их в сюжетную последовательность удается далеко не всегда. Подозреваю, впрочем, что я не одна такая, просто люди, которые пишут «настоящие» мемуары, прослаивают свои картинки отчасти придуманными сюжетными связками, а потом сами начинают верить, что все так и было.

      Ну вот, а я ограничусь картинками. Картинки, конечно, все из моей жизни, но настоящий их герой все-таки не я, а язык и языковая игра. Большая и лучшая часть рассказанных здесь историй посвящена словам – произнесенным, услышанным, напечатанным и по преимуществу не совсем серьезным. Поэтому я даже придумала для этих историй специальное название – «мемуаразмы» (альтернативный вариант был – «маразмуары», но я решила, что не нужно так явно подсказывать оценку потенциальным критикам).

      А чтобы все-таки начать с рождения и даже чуть раньше, вот две картинки, которые, впрочем, не мои воспоминания, а рассказы моей мамы. Она работала корректором в издательстве «Иностранная литература» (которое тогда еще не разделилось на «Мир» и «Прогресс»); корректором – потому что несмотря на красный диплом редактора, с которым она окончила Полиграфический институт, на редакторскую работу ни ее, ни моего папу никуда не брали из‐за пресловутого «пятого пункта» – еврейской национальности. И вот в марте 1953 года, уже беременная, мама – «как все» – собралась сходить посмотреть, как хоронят Сталина; но сослуживицы не пустили, за что им большое спасибо, потому что в противном случае, боюсь, писать эти мемуаразмы было бы некому. Не меньшее спасибо этим сослуживицам за то, что на более поздних стадиях беременности они повесили напротив маминого рабочего стола большой плакат, на котором было, по рассказам мамы, изображено круглощекое румяное дитя, а под ним надпись «Расти, богатырь!». Когда я в студенческие годы пыталась сбросить лишний богатырский вес, я этих сослуживиц поминала не очень добрым словом, а теперь глубоко раскаиваюсь: подозреваю, что мое в общем неплохое здоровье – это как раз плод разглядывания мамой того румяного богатыря.

      Я анонсировала бессюжетные картинки, но чтобы кое-какой сюжет обозначить, повторю с дополнениями тот рассказ о своей читательской, переводческой и авторской биографии, с которого все началось, а потом продолжу его другими мемуарными зарисовками.

      О себе и о книгах прочитанных и переведенных

      Об отце и о том, как он начал собирать библиотеку

      Разговор о чтении и книгах в моей жизни нужно, конечно, начинать с моего папы, Аркадия Эммануиловича Мильчина (1924–2014). Потому что я выросла в доме, где было очень много книг. Однажды уже в 1990‐е годы некий мастер, пришедший к нам чинить какую-то сантехнику, был так поражен их обилием, что сказал: «Ну, если вам еще что-то понадобится, вы звоните, скажите: это из библиотеки!» Но когда в 1944 году мой папа приехал в Москву поступать в Полиграфический институт, у него не было не только книг, но и жилья, жил он у родственников, а на занятия ходил в дядиной шинели. И вот тогда он начал собирать библиотеку (он описал это в своих воспоминаниях, которые вышли в 2016 году в издательстве «Новое литературное обозрение» под названием «Человек книги. Записки главного редактора»). Началась библиотека с огромных и толстенных, альбомного формата изданий избранных сочинений классиков в одном томе. У нас они до сих пор сохранились: Стендаль в одном томе, Байрон в одном томе, А. Н. Островский в одном томе и т. д. У Александра Константиновича Жолковского есть «карпалистическая виньетка» о том, как правильно держать книгу, читая лежа (https://dornsife.usc.edu/alexander-zholkovsky/zv122). Так вот, боюсь, что с этими томами даже Жолковский бы не совладал.

      Сначала книги покупал папа, потом, когда я выросла и поступила на филфак МГУ, стала их покупать и я, и библиотека продолжала разрастаться. Сколько у нас книг, я никогда точно не знала. Вот сейчас попыталась посчитать – получилось тысяч двенадцать, но думаю, что на самом деле больше. И сколько из них куплено уже лично мной, тоже не очень понимаю, думаю, что треть, а то и половина. Но это библиотека не библиофильская, а рабочая: художественная литература, литературоведческие, исторические