Медовый месяц в улье. Дороти Ли Сэйерс

фитиль следует признать неудовлетворительным.

      – Ой! – сказал Питер, несколько растерянно.

      И в самом деле, когда они дошли до гостиной, голубой огонек “Беатрисы” был на последнем издыхании.

      – Может быть, попробовать камин в спальне? – предложила Гарриет.

      – Хорошо, миледи.

      – По крайней мере, – заметил Питер, зажигая сигареты, – спички по коробку чиркают нормально. Не все законы природы отменились назло нам. Завернемся в пальто и будем греться, как это принято у застигнутых темнотой путешественников в заснеженных землях. “Пускай в Гренландию навек” и так далее[57]. Увы, наша ночь едва ли продлится полгода. Уже за полночь.

      Бантер ушел наверх с чайником в руке.

      – Если ты уберешь из глаза это приспособление, – сказала через несколько минут леди Уимзи, – я смогу протереть тебе переносицу. Ты по-прежнему не жалеешь, что мы не поехали в Париж или Ментону?

      – Нет, определенно нет. Во всем этом есть какая-то веская реальность. Убедительность.

      – Даже меня все это почти убедило, Питер. Такая череда домашних приключений может случиться только с семьей. Никакого искусственного медоточивого глянца, который мешает людям узнать друг друга по-настоящему. Ты прекрасно проявил себя в трудную минуту. Это обнадеживает.

      – Спасибо, но на самом деле мне совершенно не на что жаловаться. У меня есть ты, и это главное, а также кое-какая еда, и огонь, и крыша над головой. Чего еще желать?.. Кроме того, я ни за что не хотел бы остаться без речи Бантера и разговора с миссис Раддл – и даже пастернаковое вино мисс Твиттертон придает жизни неповторимый аромат. Конечно, я бы предпочел побольше соприкасаться с горячей водой и поменьше – с керосином. Не то чтобы в запахе керосина было что-то женоподобное, но я принципиально против мужских духов.

      – Это приятный, чистый запах, – сказала его жена в утешение, – гораздо своеобразнее всяких порошков мироварника[58]. И я думаю, что Бантеру удастся тебя от него избавить.

      – Надеюсь, – отозвался Питер.

      Он вспомнил, что однажды было сказано о ce blond cadet de famille ducale anglaise[59], причем сказано устами леди, которая имела все возможности составить свое суждение: il tenait son lit en Grand Monarque et s’y démenait en Grand Turc[60]. Судьба, похоже, решила оставить ему единственный повод для тщеславия. И пусть. Он готов вести этот бой голым. Внезапно он рассмеялся:

      – Enfin, du courage! Embrasse-moi, chérie. Je trouverai quand même le moyen de te faire plaisir. Hein? Tu veux? Dis donc!

      – Je veux bien[61].

      – Дорогая!

      – Ой, Питер!

      – Прости, тебе не больно?

      – Нет. Да. Поцелуй меня еще.

      В какой-то момент в течение следующих пяти минут Питер прошептал: “Не блеклые, но райские Канары”, и состояние Гарриет в этот момент было таково, что перед ее мысленным взором промелькнули блеклые райские птицы и облезлые тигры – и только дней через десять она определила источник цитаты[62].

      Бантер спустился вниз. В одной руке у него был небольшой

57

Джон Гей. “Опера нищего” (1727). Далее же вот как:

Пускай в Гренландию навекМеня сошлют с моей красоткой —Покажется мне теплым снег,А ночь полярная короткой.

Перевод с англ. П. Мелковой.

58

Песн. 3:6: Кто эта, восходящая от пустыни как бы столбы дыма, окуриваемая миррою и фимиамом, всякими порошками мироварника?

59

Этом молодом блондине из семьи английских герцогов (фр.).

60

Он стелил постель как король и усердствовал в ней как султан (фр.).

61

– Итак, смелее! Поцелуй меня, дорогая. Я все равно найду, чем тебя порадовать. А? Хочешь? Ответь же! (фр.)

– Хочу (фр.).

62

Джон Донн. Элегия 18 “Путь любви”. С райскими Канарами там сравниваются губы возлюбленной.