Медовый месяц в улье. Дороти Ли Сэйерс

бархатная темнота… Когда их губы нехотя расстались, он сказал:

      – Прошу прощения, я не хотел будить весь зоопарк. Но, черт побери, я рад, что он есть и в нем нет облезлых тигров.

      – Ты думал, что во мне проснется облезлый тигр?

      – Я думал, что он, возможно, будет слегка недоверчив.

      – Чего нет, того нет. Похоже, тигр совершенно новый. Раньше у меня его не было – было только доброе отношение к животным.

      Питер продекламировал:

      Ты мне подарила тигра —

      Восхитительного тигра,

      Ослепительного тигра

      В глубине полночных чащ[43].

      Кажется, никто другой не подозревал о существовании тигра, подумала Гарриет, кроме, конечно, старика Поля Делагарди, от чьего язвительного взгляда ничто не укроется.

      Последней фразой Питера было:

      – Я полностью выдал себя. Никогда не мог найти для этого ни английских слов, ни английских женщин. Кроме одной. Вот все, что я могу сказать в свое оправдание.

      Огни Лондона постепенно оставались позади. Автомобиль разгонялся. Питер оглянулся через плечо:

      – Бантер, мы не нарушаем сон младенца?

      – В данный момент сотрясения крайне незначительны, милорд.

      Эта мысль пробудила ассоциации.

      – К слову о детях, Гарриет. У тебя есть твердое мнение по этому вопросу?

      – Честно говоря, не знаю. Я выхожу за тебя не ради детей, если ты об этом.

      – Слава богу! Не хочется рассматривать себя – или быть рассматриваемым другими – в этом сельскохозяйственном свете… Ты не особенно любишь детей?

      – Детей вообще – нет. Но не исключаю, что когда-нибудь захочу.

      – Своих?

      – Твоих.

      – А! – сказал он, немного ошарашенный. – Я понял. Это несколько. Ты когда-нибудь задумывалась, какой из меня будет отец?

      – Я это точно знаю. Легкомысленный, извиняющийся, сомневающийся, обожаемый.

      – Если я и сомневаюсь, Гарриет, то исключительно из-за глубокого недоверия к себе. Наш род уже довольно старый. Есть Сент-Джордж, совершенно бесхарактерный, и его сестра, совершенно безжизненная, не говоря о следующем за Сент-Джорджем и мной наследнике, он наш четвероюродный брат и совершенно безумен. И если ты вспомнишь, что я сам, по словам дяди Поля, весь – нос и нервы.

      – То вспомню и как Клэр Клэрмон сказала Байрону: “Я навсегда запомню мягкость твоих манер и необузданную оригинальность твоих черт”.

      – Нет, Гарриет, я серьезно.

      – Твой брат женился на двоюродной сестре. А вот твоя сестра вышла за простолюдина, и с ее-то детьми все в порядке. Ты ведь не один этим займешься, а я отнюдь не голубых кровей. Что не так со мной?

      – С тобой все в порядке, Гарриет, ты права. Ей-богу, права. Проблема в том, что я боюсь ответственности и всегда боялся. Милая, если ты хочешь и готова рискнуть…

      – Не думаю, что это такой уж большой риск.

      – Хорошо. Тогда решай сама. Если захочешь и когда захочешь. Когда я спрашивал тебя, я скорее ожидал услышать “нет”.

      – И ужасно боялся, что я скажу:

43

У Сэйерс, как и у ее героини, сильна была писательская привычка к литературным аллюзиям. “Облезлые тигры” упоминаются в стихотворении Ральфа Ходжсона “Небесные колокола”, кроме того, в 1934 году вышел роман Говарда Спринга с таким названием. Стихотворение же про “восхитительного и ослепительного” тигра придумала сама Сэйерс (по свидетельству ее биографа Барбары Рейнольдс).