Звоните и приезжайте! Повести для детей. Анатолий Алексин

я привел к нам домой своего приятеля Ваську Паганини.

      Паганини – это, конечно, прозвище. Васька играет на скрипке и учится в школе для одаренных.

      – Ты любишь Сергея Прокофьева? – спросил я у Васьки, когда вся наша семья была в сборе.

      – Еще бы! – ответил Васька.

      – А Сергея Рахманинова?

      – Кто же его не любит?

      – А Сергея Потапова?

      – Не знаю такого…

      – Ни разу не слышал? Подумай как следует! Вспомни…

      – Нет, о нем я не слышал. А почему ты интересуешься именно этим… как его фамилия? Почему? – удивлялся Васька так естественно, будто мы с ним не репетировали эту сцену в ванной комнате пятнадцать минут назад.

      – Ну уж если Паганини его не знает! – воскликнул я и обвел взглядом всех членов нашей семьи.

      Но мамино прошлое не сдавалось, не отступало!

      Однажды по почте пришли сразу две открытки из нашей школы. Я вообще не люблю, когда моим родителям из школы присылают открытки. И как-то нечаянно прочитал… На этот раз речь шла не обо мне. Маму и папу приглашали на традиционный «объединенный» вечер выпускников сразу двух школ: нашей и музыкальной. Приглашали заранее, за неделю, и просили сообщить о вечере всем бывшим одноклассникам, о которых они что-нибудь знают.

      Я сразу понял, что там будет присутствовать Сергей Потапов. «Вечер устраивают для того, чтобы доставить бывшим ученикам радость, – рассуждал я. – Но какую же радость испытает мой папа, если у мамы возникнут разные воспоминания? А они обязательно возникнут… хоть на минуту. И папа будет курить, не выходя в коридор…»

      Я спрятал открытки. Сунул их в свой портфель.

      Первое, что я увидел в школьном вестибюле, было огромное объявление о традиционном «объединенном» вечере. Внизу черным по белому было написано: «В художественной части выступит лауреат Всероссийского конкурса С. Потапов».

      «Так, понятно… – подумал я. – Значит, он будет у всех на глазах демонстрировать свое искусство. Ему будут аплодировать. А папа продемонстрировать свое искусство у всех на глазах не сумеет. Ведь не сможет же он прямо на сцене вырезать кому-нибудь аппендицит! Или, точнее сказать, аппендикс…»

      Я раскрыл портфель и запрятал открытки поглубже.

      На следующий день после традиционного вечера учительница литературы, которая так хорошо помнила о маминых внешних данных, спросила:

      – А почему не было твоей мамы?

      Спросила так, будто папы у меня вообще нет. Я вопросительно развел руки в стороны.

      Я давно уже знал этот способ: когда не хочется врать, не хочется говорить «да» или «нет», надо вопросительно развести руки в стороны. Пусть думают что хотят!

      В тот же день мама, вернувшись с работы, вошла в комнату прямо в пальто. Когда она так стремительно, не задерживаясь в коридоре, проходит в комнату, я знаю, что ничего хорошего ждать не следует.

      – Нам с папой ничего не присылали из школы? – спросила она.

      Я попытался неопределенно развести руки в стороны. Но она повторяла:

      – Нам ничего не присылали?

      – Что-то,