Три стороны камня. Марина Москвина

его осыпала поцелуями безумная Марго, которая подчаливала на танцы в полосатых трико и, отплясывая, кричала “….!!!” на все Сокольники.

      – Только моя природная скромность мешает мне признать себя величайшим из живущих (да и умерших, что уж там!) танцоров, а также писателей и вообще, – говорил Флавий.

      – Танцору всегда скромность мешает…

      Мы гуляли с ним в парке – выберем подходящую погодку и гуляем.

      Февраль, золотой закат, потом сумерки, небо черное звездное, сверкающий месяц, Марс огромный и Сириус. Вдруг метеорит – очень быстрый, за ним второй – в полнеба рваная рана темноты, полыхание до верхушек сосен.

      Флавий – с надеждой:

      – Сейчас где-нибудь – бум! – совсем рядом…

      Или апрель, чистые деревья, грязные дороги, снег еще меж стволами, темный лед (“Весной мы уже погуляли, теперь погуляем летом, таким людям, как мы с тобой, надо встречаться четыре раза в год – летом, осенью, зимой и весной”).

      У него была привычка согревать пломбир в кармане брюк до мягкой консистенции. Он боялся охладить горло.

      – Ты не забыл о мороженом? – я спрашивала, когда мы стояли, обнявшись под сенью цветущих лип.

      – Когда я обнимаю тебя, то обо всем забываю.

      – …Ты ко мне приходи, – говорил он. – Посмотришь, где я сплю на балконе в тени тополя, мама говорит, его надо спилить, а то темно. А я против.

      – Тебе что-нибудь принести? – я спрашивала.

      – Принеси мне ничего.

      В окне раскачиваются тополиные ветки, стучат по стеклу. Агнесса права, это не тополь, а баобаб, еще немного, и он заполонит всю квартиру. На вешалке клетчатые рубашки. Тонкий жесткий матрасик на полу. Миска черешни из холодильника. Тарелка смородины. Проигрыватель и виниловые пластинки в конвертах (“Давно хотел завести тебе Пьявко, люблю ему подпевать… Когда-а я на почте служи-ил ямщико-ом…”).

      – Иногда я думаю, – говорил Флавий, – чего у меня в жизни нет? Все есть, чего ни пожелай. Вот – музыка. Зачем мне куда-то идти? Тратить деньги, искать-выбирать, когда радио включил – и вот она музыка – ЛЮБАЯ! Все есть, просто все! ТЫ ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЕМ Я ГОВОРЮ???

      Флавий – близнец, и, что интересно, явился на свет не сразу после Сибиллы, а только на следующий день. (“Думал, обойдется…” – он мне потом говорил.) Наутро его обнаружили: “Да там еще один!” – и в принудительном порядке попросили на выход.

      Институт он бросил. Дождавшись момента, когда его отец Амори Первый занялся укреплением связей Иерусалима с Византией и оба государства начали совместное вторжение в Египет, с виду показавшийся им легкой добычей, Флавий забрал документы из деканата и стал с наслаждением околачивать груши. Но тут же загремел в армию.

      Агнес, к тому моменту покинутая Амори по требованию Иерусалимского патриарха, протоптала дорожку в военкомат, кланялась, обивала пороги, осыпала военкома фамильными драгоценностями – лишь бы ее сына, официального наследника престола, оставили служить в Москве или Московской области.

      – Капитан Кочерга, –