Перстень Лёвеншёльдов. Сельма Лагерлёф

Ее лицо, бледное и окаменевшее, прижато к его груди.

      Ну что остается делать мужчине, когда так близко от себя он видит бледное, беспомощное лицо, видит откинутые назад светлые волосы, обычно прикрывающие белый, сверкающий лоб, и тяжелые веки, прячущие плутовские искорки в серых глазах?!

      Что остается делать мужчине, когда алые уста блекнут у него на глазах?!

      Целовать, конечно же, целовать и блекнущие уста, и сомкнутые веки, и белый лоб!

      Но тут молодая женщина приходит в себя. Она пытается вырваться из объятий Йёсты. Она извивается, как угорь, она вся – натянутая пружина. И ему изо всех сил приходится бороться с ней, чтоб она не выбросилась на дорогу, пока он не принуждает ее, усмиренную и дрожащую, забиться в угол саней.

      – Посмотри-ка! – с невозмутимым спокойствием говорит Йёста Бееренкройцу. – Графиня – уже третья, кого мы с Дон Жуаном увозим в санях нынешней зимой. Но те две висли у меня на шее и осыпали поцелуями, а эта не желает ни танцевать со мной, ни целоваться. Можешь ты понять этих женщин, Бееренкройц?

      Когда Йёста съехал со двора, сопровождаемый криками женщин и проклятьями мужчин, звоном бубенцов и щелканьем хлыста, а все вокруг слилось в один сплошной вопль и пришло в страшнейшее смятение, стражам майорши тоже стало как-то не по себе.

      «Что там происходит? – думали они. – Чего все так кричат?»

      Внезапно двери распахнулись, и чей-то голос крикнул им:

      – Она уехала! Он увез ее!

      Вскочив на ноги, стражи, совершенно потеряв голову, кинулись бежать, не поглядев даже – майоршу ли увезли или кого-нибудь другого. К счастью, им даже удалось вскочить в какие-то стремительно проносившиеся мимо сани. Они проехали довольно далеко, прежде чем узнали, за кем гонятся.

      Между тем капитан Берг и кузен Кристофер спокойно подошли к ткацкой, взломали замок и открыли дверь.

      – Фру майорша, вы свободны! – сказали они.

      Она вышла из своей темницы. Они стояли, прямые как палки, по обе стороны двери и не смотрели на нее.

      – Лошадь и сани поданы, фру майорша!

      Тогда она вышла во двор, села в сани и укатила. Никто за ней не гнался. Никто не знал, куда она поехала.

      Тем временем Дон Жуан, миновав Брубю, мчится уже под гору, к скованному льдом Лёвену. Величавый и гордый рысак летит стрелой. Бодрящий, холодный как лед ветер обвевает щеки, свистит в ушах ездоков. Звенят бубенцы. Сияют луна и звезды. Голубовато-белый снежный покров мерцает волшебным блеском.

      Йёста чувствует, что в душе его пробуждаются поэтические струны.

      – Смотри, Бееренкройц, вот это жизнь! Точно так же как Дон Жуан мчит эту молодую женщину, так летит и время, унося с собой человека. Ты – неизбежная необходимость, которая направляет наш путь. Я – желание, которое обуздывает волю. А она – бессильная жертва, которая падает все ниже и ниже.

      – Перестань болтать! – взревел Бееренкройц. – Нас нагоняют!

      И внезапным ударом кнута он подстрекает Дон Жуана, вынуждая его скакать все быстрее и быстрее.

      – Там