Перстень Лёвеншёльдов. Сельма Лагерлёф

на железной проволоке к крышке.

      – Свечи уже высохли, – сказала она. – Их можно снять и положить на место.

      Внизу в погребе она осторожно приоткрывала бочки с пивом и гладила со всех сторон шеренги винных бутылок.

      Она побывала в кладовой и на кухне, все проверила, все перетрогала. Протягивая руку ко всем вещам, она прощалась со своим домом.

      Потом она пошла в жилые комнаты. В столовой она погладила столешницу огромного раздвижного стола.

      – Многие наедались досыта за этим столом! – сказала она.

      И пошла по всей анфиладе комнат. Она увидела, что длинные широкие диваны по-прежнему стоят на своих местах. Она клала руку на прохладные плиты мраморных столиков, поддерживаемые позолоченными ножками в виде грифонов; они, в свою очередь, подпирали зеркала с рельефами на рамах, изображающими танцующих богинь.

      – Богатый дом! – произнесла она. – А что за чудо был человек, подаривший мне все это!

      В зале, где совсем недавно еще кружились в вихре танца гости и кавалеры, были уже расставлены вдоль стен застывшие в чинном порядке кресла.

      Она подошла к клавикордам и совсем тихо потрогала клавиши.

      – И при мне здесь немало радовались и веселились! – сказала она.

      Майорша зашла также в комнату для гостей рядом с залом.

      Там было темно, хоть глаз выколи. Майорша ощупью ходила по комнате и внезапно коснулась рукой лица служанки.

      – Ты плачешь? – спросила она, потому что почувствовала, как рука ее омочилась слезами.

      Тут девушка разрыдалась.

      – Госпожа! – воскликнула она. – Моя госпожа, они здесь все разорят! Зачем вы, госпожа, уходите от нас и позволяете кавалерам разорять ваш дом!?

      Тогда майорша, дернув за шнур штору и указав служанке на двор, воскликнула:

      – Неужто это я научила тебя плакать и причитать?! Смотри! Двор полон людей, завтра в Экебю не останется ни одного кавалера!

      – И тогда вы снова вернетесь, госпожа? – спросила служанка.

      – Мое время еще не настало, – ответила майорша. – Проселочная дорога – мой дом, а сноп соломы – постель! Но пока меня нет, ты должна сберечь для меня Экебю, девочка.

      И они пошли дальше. Ни одна из них не знала, да и думать не думала, что именно в этой комнате спала Марианна.

      Правда, она вовсе не спала. Сна у нее уже ни в одном глазу не было, она слышала все и все поняла.

      Лежа в гостевой комнате, она слагала гимн в честь любви.

      – О ты, дивная, возвысившая меня над самой собой! – говорила она. – Я была низвергнута в бездну несчастья, ты же превратила эту бездну в рай. Мои руки примерзали к железной ручке запертых входных дверей, они были ободраны в кровь, мои слезы, замерзнув и превратившись в ледяные жемчужинки, остались на пороге родного дома. Ледяной холод гнева сковал мое сердце, когда я услыхала, как удары палки обрушиваются на спину моей матери. В холодном сугробе хотела я заставить уснуть вечным сном мой гнев, но ты явилась! О любовь, дитя