Рыжий клоун. Сергей Гурджиянц

елки и раскладывая на обеденном столе свои бумаги. – Как уже было сказано, я готов вернуть к жизни вашего сына. Воскресить, так сказать. Оживить, если угодно. Выберите, какое из этих трех слов наиболее точно отражает ваше желание, и мы впишем его в договор.

      Их скупые на мимику лица, застывшие почти год назад камнем, сделались красными, жалкими, потными и испуганными. Они не видели разницы и боялись ошибиться. Им хотелось, чтобы все свершилось поскорее. Опасались, что их сказочный сон кончится тяжелым пробуждением и исчезновением спасителя.

      – Воскресить мне кажется подходящим словом, – мягко сказал рыжий клоун.

      – Давайте «Воскресить», – хрипло подтвердил отец и откашлялся. Он сжимал в руке вилку, забыв положить ее на стол.

      – Я вписываю «Воскресить», – торжественно провозгласил рыжий клоун, картинно выпростав вперед руку, чтобы таким образом одернуть рукав пиджака, и вписал это слово в свободную графу ручкой с красными чернилами. Красные чернила были красными, но не были чернилами. Одна капля сорвалась с пера, но он ловко подхватил ее длинным ногтем мизинца, пока она не упала на бумагу, и слизнул влажным языком.

      Они сидели совершенно неподвижно. Все эти месяцы, прошедшие со дня смерти сына, они жили как парализованные, думали как парализованные, ничего, кроме боли не чувствовали. И верили, что это еще не конец, что еще можно вернуть все назад вопреки логике и жизненному смыслу. Нужно просто что-то сделать (знать бы что!) и все изменится. При этом на бога они не уповали. Кто принял волю божью, тот сдался. И они не ошиблись. Вот кто мог все изменить!

      – Прочтите условия договора. Шрифт крупный, понятный, никаких мелких строчек с размытым смыслом. Вы не в банке, вас не обманут.

      – Мы согласны на что угодно, – лающим голосом, словно что-то хватало его за горло, ответил отец. – Я готов обменять свою жизнь на его. Мы примем любые условия.

      Рыжий клоун усмехнулся. Сколько он таких видел. Родители. Любая мерзость их больше не пугает.

      – Ваша жизнь мне без надобности. Я не настолько кровожаден, как вам может показаться.

      Они не стали спорить. Они теперь редко говорили с посторонними и всегда по делу. Избегали пустых речей, убедившись, что их чувств никто не понимает. Словами боль не передашь, а раз так, лучше помолчать.

      – Но все же вы чего-то лишитесь, – продолжал рыжий клоун, усмехаясь белым напудренным лицом. – Иначе, к сожалению никак нельзя. Вы вот, например, правша или левша?

      – Правша.

      – Что ж, я оставлю вам правую руку и правую ногу, левые конечности долой под самый корень – согласны?

      – Согласен, конечно согласен! На что угодно!

      Их лица просветлели, как будто включилась лампочка, и они засветились изнутри. Их трясло от нетерпения, они боялись, что вот-вот проснутся.

      – Больно не будет, обещаю. Вы же участвуете в чуде, а чудо свершается бескровно. Все пройдет замечательно, вот увидите. Подпишите тут и тут. И вы, дама, тоже, тут и тут. И расшифровку. И число.

      ЧУДО

      Неделю он учился жить с этим. Привыкал к своим культям. Больно действительно не было совсем, если не считать фантомных ощущений присутствия утерянных конечностей и определенного дискомфорта из-за этого. Хотелось левой рукой почесать себе нос. Он словно родился таким, настолько гладко и эстетично выглядело закругленное левое плечо и левое бедро, но они с женой все же решили сказать сыну, что отец попал в автомобильную аварию. Он лежал на кушетке и смотрел в потолок, а слезы текли из уголков глаз по вискам, иногда затекая в ушные раковины, отчего по неприятным ощущениям он замечал, что, оказывается, плачет. Однако это были слезы радости.

      Жена тоже рыдала от счастья, стараясь, чтобы он не только не видел, но и не слышал ее, но он угадывал, когда она рыдает, потому что в эти моменты она всегда внезапно выбегала из комнаты, бросая все свои дела. Ей не было его жалко, она готова была лечь под нож вместо него, просто он по-мужски взял на себя самую тяжкую часть родительских обязанностей.

      Сын был обещан им после воскресения. Воскресенье почти прошло. В среду их должен был навестить рыжий клоун, нет, рыжий ангел, на которого они теперь должны были всю жизнь молиться. Ангел из цирка-шапито. Он придет для возможной коррекции ситуации, как он выразился. Всякое могло случиться за три следующих дня: понедельник, вторник и среду. Они снова не стали уточнять. С ними все уже случилось до этого. Их ничто уже больше не пугало.

      Влажным холодным полотенцем она обтерла мужу лицо.

      – Хочешь сесть? Время к полночи.

      – Помоги.

      Двадцать минут они в полном молчании пили чай при выключенном телевизоре, прислушиваясь к ночным звукам. Сомнений не было. Была надежда. Наконец в кухне ожили старинные часы с кукушкой, остановленные в день несчастья и впервые заведенные сегодня. Они услышали, как со скрипом распахнулась игрушечная дверь, и кукушка стала куковать. Каждое ее «ку-ку» в тишине было ударом молота по натянутым как струна нервам. Двенадцать ударов, от которых шла кругом голова, потом дверка захлопнулась, и еще долгую