Поэтическая афера. Григорий Карянов

потревожить, возможно, спящего Зорина, но, хорошенько подумав, я трижды постучал. Коля открыл мгновенно, он впустил меня, было видно, что он уже давно на ногах, и всем своим видом показывал, что ждал только меня.

      – Может, выпьем чаю? Хотя можно это сделать и в обед, я только что поел, надеюсь, ты тоже? – я убедил его в том, что чай действительно подождет и лучше приступить к работе сейчас. – Ты проходи, садись вот сюда, – Коля указал на стул перед небольшим столом, на котором уже были разложены чернила, перья и листы бумаги.

      – Что-нибудь конкретное будем писать? Направление выберем или так? – спросил я.

      – Для начала попробуем все что угодно, в любом жанре, в любой манере и на любую тему. Нужно понять, что мы можем, как строится наше видение поэзии, как выходит рифма. Сейчас окажется еще, что поэзия не наш случай, тогда мы с тобой будем вынуждены брать уроки у Чернова.

      – Даже неудобно обращаться к Чернову с подобной просьбой, – задумался я, представляя себе эту картину.

      – Чернов – свой человек, и если мы попросим у него объяснить все азы стихосложения, он будет только рад. Стоит только затронуть эту тему, завести его. Сам он навязывать любовь к поэзии не станет, но коль человек, стоящий перед ним, интересуется этим – он с радостью поможет.

      – Значит, я в нем не ошибался, – сказал я и мысленно еще раз утвердил свое предположение относительно Чернова.

      Мы писали молча, Зорин пару раз уходил на кухню, делал чай. Он разрешил курить в комнате, но так как последняя папироса была докурена на улице, я молча кивнул, сделав очень сосредоточенный вид. Самое сложное для меня было начать, придумать идею, хотя бы первую строчку, от которой я мог бы оттолкнуться и погрузиться в размышления. Писать стихи – оказалось сложнее, так как при написании прозы, если есть идея, сюжет выстраивается по ходу написания. Герои романа или рассказа оживают, живут своей жизнью, а ты лишь успевай за ними записывать. Если сюжет основан на реальных событиях, он непременно строится на воспоминаниях и фактах. Здесь же я чувствовал свою беспомощность. Искоса поглядывая на Зорина, я следил за тем, как он вальяжно раскинулся на стуле, выставил одну ногу вперед, рукой подпер голову и временами что-то писал на своем листе. Человек за работой порой становился именно таким, каков он есть на самом деле, без масок. За работой человек не заботится о том, чтобы пускать ложную пыль в глаза, производить на других хорошее впечатление, он просто работает, и в этот момент лучше всего познать его личность. Например, как он ведет себя за работой, сдержан или наоборот вспыльчив, вальяжен, как Зорин, или кроток и не уверен, как я. Эти тонкости человеческой натуры так отчетливо прослеживались, что становилось немного стыдно смотреть на человека за работой, словно, изучая его, ты пытался раскрыть его истинную сущность. В этот момент меня словно подтолкнуло, и на листке, где уже было зачеркнуто несколько фраз, я написал первую строку:

      «Задумчив