Святой Грааль. Юрий Никитин

ерегретого воздуха, по открытому лицу струятся ручейки пота. Голубые, как небо, глаза, невиданные здесь до прихода франков, смотрят вызывающе. Рыцарь словно искал повод, чтобы бросить ладонь в железной перчатке на рукоять длинного меча.

      Огромный жеребец шел ровным шагом, рассчитанным на долгое одоление дороги. На твердой будто камень земле, утоптанной мириадами копыт и каблуков, оставались оттиски подков размером с тарелку. Поверх доспехов с плеч рыцаря ниспадает белый плащ с искусно вышитым красным крестом. Слева у бедра треугольный щит с мечом и лирой на звездном поле, слегка помятый, справа у седла приторочен огромный двуручный меч с вытертой до блеска железной рукоятью. Сзади вздувается небольшой тюк с походными мелочами.

      В правой руке крестоносец держал острием вверх длинное копье. Блестящее лезвие отливает оранжевым, словно на кончике копья рыцарь везет раскаленный слиток металла. Конь ступал тяжело, угрюмо косил на всадника огненным глазом. Рыцарь вместе с конем казались ожившей статуей, каких много осталось от языческих времен на площадях Рима.

      Солнце слепило глаза, воздух словно поднимается из адовой печи, где суждено гореть всем неверным и грешникам. В стороне от дороги – кучка жалких деревьев, в редкой тени лежат люди в цветных пестрых халатах. Троим тени не хватило, из-под телеги торчат голые ноги. Буйволы, отыскав лужу, слывшую здесь озером, неподвижно застыли в самой середине, как огромные валуны, выставив морды из жидкой грязи.

      Рыцарь проехал мимо рощи и бровью не повел. Крестоносцу, сэру Томасу Мальтону из Гисленда, герою взятия Иерусалима, не пристало выказывать слабость на глазах побежденных.

      Конь ступал медленно, дорога тянулась пустынная. Лишь к полудню Томас догнал хоть что-то живое – вереницу паломников. Пешие брели, не отрывая глаз от земли, в лохмотьях, изможденные. Томас потихоньку прошептал благодарственную молитву Пречистой Деве, что сотворен благородным рыцарем. На паломниках даже плащи гаже тряпок, о которые вытирают ноги.

      Они брели, покрытые серой дорожной пылью, загребая усталыми ногами. Стоптанная обувь волочилась, распадаясь на глазах. Все до одного похожие то ли на огородные пугала, то ли на скелеты в плащах с капюшонами. Томас закашлялся от поднятой пыли, поспешно пустил коня вперед. Ни один не взглянул на великолепного рыцаря. Навидались в Святой земле. Впрочем, и рыцарь повидал всяких странников, паломников, одержимых, дервишей, даже пророков.

      Впереди темнела стена леса. Конь посматривал с надеждой – прохлада, отдых, но шагу не прибавил – далеко. Дорога пролегала через маленькое село, Томас поправил перевязь меча, насторожился. С той поры, как войско крестоносцев огнем и мечом прошло эти края, сопротивление сарацин сломили, но одиноким воинам лучше быть настороже, если не хотят встретить рассвет с перерезанным горлом: край здесь все еще дикий.

      Томас с железным стуком опустил забрало, цепко посматривал через узкую прорезь стального шлема. Не до красот, сейчас он видел плоские глиняные крыши, откуда горячие головы могут метнуть копье, высокие кудрявые чинары, где легко затаится лучник…

      Впереди слышался злобный лай собак, рычание. Конь всхрапнул, прижал уши, но с ходу не сбился. Выехав на околицу, Томас увидел в десятке шагов впереди свору тощих псов – наскакивали на бредущего странника, хватали за лохмотья, за ноги. Из-за глиняного забора в чужака летели палки и комья сухой земли. Странник даже не отмахивался толстым посохом – еле брел, шатался, на ногах темнеет корка запекшейся крови, на икре уже свежая алая струйка. Псы, почуяв кровь, наскакивали яростнее. Один подпрыгнул, вцепился в спину несчастного и повис, царапая его лапами.

      Заслышав тяжелое буханье копыт, псы зарычали громче, один попытался ухватить жеребца за ногу. Томас ударил концом древка, пес с визгом отпрыгнул. Над забором появились кудрявые головы сарацинских детей. Камни и палки полетели теперь в Томаса. Псы окружили всадника, напрыгивали, рычали – вот-вот набросятся разом. Конь тревожно всхрапнул, Томас натянул поводья, чтобы тот не понесся в страхе. Развернув копье, он ловко пронзил пса, стряхнул на землю окровавленную воющую жертву, ударил по хребту другого.

      Первый пес полз в пыли, за ним волочились кишки, оставляя мокрый след. Псы сгрудились вокруг, один лизнул кровь, и вдруг все набросились на раненого. Из сцепившегося клубка полетела шерсть, послышался смертный визг.

      Странник оперся о посох, капюшон скрывал лицо, Томас слышал хриплое дыхание, словно работали прохудившиеся кузнечные мехи.

      – Хватайся за стремя, – велел Томас брезгливо. – Псы озверели. Раздерут!

      Паломник ответил сиплым прерывающимся голосом:

      – Пусть милость… на тебя… добрый рыцарь…

      Из рваного рукава выползла рука скелета – такой она показалась Томасу. Конь брезгливо фыркнул: от странника дурно пахло. Томас едва удержал коня: тот рвался пойти рысью. Паломник тащился рядом, почти повиснув на стремени, изодранный плащ, явно с чужого плеча, висел на нем хуже, чем на огородном пугале.

      За селом странник отпустил стремя, без сил повалился в пыль. Его широко раскрытый рот жадно хватал воздух. Глаза запали, губы бледные, бескровные,