ХУШ. Роман одной недели. Ильдар Абузяров

и встал под него, его хрупкое подростковое тело сотрясало от леденящего душу восторга. Зачем садиться на лодочки и ботики, если ты и так плывешь и твоя голова расплавляется в обжигающих потоках холода? И соединяется с металлической гладью воды и неба, образуя тот особый сплав, в котором ты теряешь себя самого. И все выглядит слишком нереально, словно чудо-дворец мираж-эрмитаж в расплавленном воздухе пустынных одиноких зданий, таких же грандиозных, как вершины в его, Мурада, стране гор.

      Очарованный Мурад пошел дальше вдоль каналов и шел до тех пор, пока то ли в клубах пара изо рта, то ли в дымке над молочно-пепельной водой серого гранитного блюдца очередного канала перед ним не возник его меддах. Возник и не думал исчезать, несмотря на то, что Мурад несколько раз зажмуривал глаза. Сказитель стоял на мосту, перегнувшись через перила, и кормил хлебом уток, кидая крошки в каменную чашу с дрожащей от ветра водой. Едва намечающаяся белая корка-пенка льда напоминала Мураду сливки. И, словно в подтверждение тому, рядом со сказителем собралась стая кошек, хищно изогнувших спины и раскрывших пасти, словно хотели дотянуться зубами то ли до молока в граненой емкости, то ли до подплывших вплотную уток.

7

      Эти создания выглядели очень странно и мордами напоминали скорее молодых львов, а вытянутыми туловищами – горных козлов; змеиными хвостами они словно отбивались от своих искаженных водой отражений.

      – Ну же! – подтолкнул Мурад. – Где твоя чудо-юдо история?

      – Это химеры, – сказал меддах, не поворачивая лица к Мураду. – Ты чувствуешь, как они опустошают город жарким пламенем своего дыхания? Как они разрежают и переплавляют воздух?

      – Да, – выдавил из себя Мурад.

      – Однажды, – прошептал меддах, – один мальчик не по своей воле отправился в дальнюю страну и попал в город смерти. В город, из разломов и болот которого выходят странные одурманивающие пары. Стоило этому мальчику выйти погулять к сфинксам и пирамидам, как его оглушили эти газы почти до потери рассудка. И тогда он узнал, точнее, ощутил кожей, что такое дух Петербурга. Узнал, вдохнув его привкус смерти и сумасшествия.

      – Как его звали? – спросил Мурад чуть слышно.

      – Его звали Юсуф! – ответил меддах. – Потому что он и был Юсуфом. Потому что я хочу тебе рассказать о Юсуфе, судьба которого, впрочем, схожа с судьбой Юсуфа Прекраснейшего, историю которого наш Пророк советовал записывать и пересказывать другим, потому что это самая поучительная и самая прекрасная история, какая только была на земле, как сказано в Коране… А наш Юсуф не угодил своим братьям потому, что родился не красивым и стройным, а, наоборот, слишком тщедушным и никчемным. И был брошен ими в колодец этого города, чтобы уже никогда из гадкого утенка не превратиться в прекрасного лебедя. И только здесь, в колодце, на дне, близко к болотам и земным разломам, он уловил дух этого города. Дух сырости, нищеты, одиночества, болезни и смерти… – Ты хочешь слушать эту историю? – помолчав, спросил меддах.

      – Да.

      – Тогда вступай на этот мостик и следуй за мной в этой истории. Но сначала я открою