Повнимательнее, Картер Джонс!. Гэри Шмидт

етном матче участвуют две команды. Одна «играет в поле» – то есть в нападении, другая отбивает мяч – то есть играет в защите. На протяжении матча команды меняются местами. В каждой может быть не больше одиннадцати игроков. Капитан отбивающей команды решает, в какой очередности выходят играть его бетсмены – игроки, отбивающие мяч. Капитан команды, играющей в поле, расставляет полевых игроков на позиции, исходя из стиля и темпа каждого из своих боулеров – игроков, подающих мяч.

      Если бы это произошло не в первый день учебного года, и если бы прошлым вечером мама не проплакала все глаза, и если бы топливный насос джипа работал как ему полагается, и если бы дождь не бушевал, как в австралийских тропиках, – а я попадал в такую грозу и знаю, каково это, – и если бы последнее молоко – у нас остался единственный пакет однопроцентного – не скисло, наша мама, скорее всего, даже не впустила бы Дворецкого.

      Но день не задался с самого утра – а было только четверть восьмого.

      В четверть восьмого утра в первый день учебного года – вот когда в нашу дверь позвонил Дворецкий.

      Открывать пошел я.

      Увидел на крыльце какого-то дядьку. Оглядел его.

      И спросил:

      – Вы нас разыграть хотите?

      Вы бы тоже так спросили. Дядька был высокий и пузатый, в костюме, какие надевают на похороны, – а на похоронах я тоже однажды был и знаю, в чем на них ходят, – и в шляпе, которая называется «котелок». Котелок! Таких шляп не носят, наверное, с тех пор, как по улицам перестали ездить кареты. Причем дядька даже под австралийской тропической грозой вообще не промок: ни на животе, ни на похоронном костюме, ни на котелке ни капли воды, потому что он держал над собой зонт величиной со спутниковую тарелку.

      Дядька посмотрел на меня сверху.

      – Уверяю вас, молодой человек, я никогда никого не разыгрываю.

      Я закрыл дверь перед его носом.

      Пошел на кухню. Эмили завтракала всухомятку хлопьями «Сахарные звездочки Аса Роботроида», а мама причесывала ее, и по подбородку Эмили тянулись две сосульки из хлопьев. Шарли все еще искала второй желтый носок, потому что в четвертом классе никак нельзя надеть в школу другие носки: «нельзя, нельзя, нельзя, нельзя!» – а Энни говорила ей: «Ведешь себя как маленькая», а Шарли отвечала: «И вовсе не как маленькая, не как маленькая, не как маленькая! Думаешь, если ты в пятый перешла, теперь можешь мной командовать?» Тут Шарли посмотрела на меня и спросила: «Правда, Картер?» А я сказал: «Мое дело – сторона».

      – Картер, – сказала мама, – твоя овсянка на плите, изюма насыпь сам, орешки тоже есть, а вот тростниковый сахар кончился. Но сначала, Картер, будь добр, сбегай в магазин и…

      – У нас на крыльце какой-то дядька, – сказал я.

      – Что-о?

      – У нас на крыльце какой-то дядька.

      У мамы сразу руки опустились. – Он военный? – спросила она, зажав в руках шпильки.

      Я пожал плечами.

      – Да или нет? – спросила мама.

      – Он в штатском.

      – Ты уверен?

      – Вполне.

      Мама снова занялась прической Эмили.

      – Скажи ему, что сегодня первый день учебного года, и пусть он уйдет и поищет других покупателей, что бы он там ни продавал в семь пятнадцать утра!

      – Пусть Энни сходит.

      Мама уставилась на меня Супервзглядом, и тогда я вернулся в прихожую и еще раз открыл дверь.

      – Мама говорит, что сегодня первый день учебного года и чтобы вы ушли и поискали других покупателей, что бы вы тут ни продавали в семь пятнадцать утра!

      Он отряхнул зонт. И сказал:

      – Молодой господин Джонс, известите, пожалуйста, вашу матушку, что мне бы очень хотелось с ней поговорить.

      Я закрыл дверь перед его носом.

      Вернулся на кухню.

      – Сказал ему, чтоб он ушел? – спросила мама. По крайней мере, так мне послышалось. У нее был полон рот шпилек, и она втыкала их в голову Эмили, а Эмили после каждого тычка визжала и выплевывала «Сахарные звездочки Аса Роботроида», поэтому разобрать мамины слова было нелегко.

      – Он хочет с тобой поговорить, – сказал я.

      – А я с ним говорить не…

      Шарли вдруг взвыла, держа на весу второй желтый носок, – оказывается, Нед его облевал. Нед – наша такса, а такс часто тошнит.

      – Картер, сбегай купи молока, – сказала мама. – Шарли, перестань плакать. Энни, перестань передразнивать Шарли – только хуже делаешь. Эмили, если ты еще раз дернешь головой, я пришпилю тебе челку к бровям.

      Я вернулся в прихожую и опять открыл дверь.

      Дядька все еще стоял на крыльце, но австралийская тропическая гроза постепенно просачивалась даже под его зонт.

      – Послушайте, – сказал я, – мама там уже очумевает. Мне надо в магазин за молоком, а то как же нам без молока завтракать? А Шарли плачет, потому что Нед облевал ее желтый носок, а Энни вредничает – хуже геморроя, а Эмили мама вот-вот пришпилит челку к бровям, а