Андрей Миронов и Я. Роман-исповедь. Т. Н. Егорова

Александр Семенович!

      От знакомства с папой внутри заиграло что-то веселенькое. Мы втроем двинулись в сторону улицы Горького.

      – Что у вас с Фришем? Как его «Дон Жуан»? – игриво спросил Менакер.

      – Репетируем… и Дон Жуана, и любовь, и геометрию! – сказала я.

      – Как этот мерзавец на сцене? (Мерзавец – это Андрей.)

      – Мерзавец недавно всех сразил. Читал на репетиции, представляете, так вдохновенно, Пастернака… «Во всем мне хочется дойти до самой сути…», особенно в сердечной смуте… ну и в поисках пути немножко. А он вам не рассказывал?

      – Ничего не рассказывал! Мерзавец!

      – Был шквал аплодисментов, все хлопали. Неожиданно на репетиции Фриша вдруг – Пастернак!

      Мы прошли мимо Зала имени Чайковского, свернули на улицу Горького. Менакер незаметно разглядывал меня с головы до ног. Внимательно слушал, что я говорю.

      – А у тебя там какая роль? – спросил он.

      – Донья Инесса. Маленькая роль, но все равно интересно. Пьеса очень необычная.

      – Какой у тебя там текст? – опять поинтересовался он.

      Мы уже сравнялись с Театром имени Станиславского, оттуда выходили зрители, навстречу шли модные и возбужденные прохожие. Мы разговаривали, улыбались, и я начала:

      – Представьте, Александр Семенович, Испания! Севилья. Та-да, пам-пам. На окраине замок. Волшебная ночь, темно, как сейчас. Помните картину Эль Греко «Ночной Толедо»? Сумасшедшая луна, сад, томление, предчувствие любви. Кричат павлины. Я выхожу на сцену одна. Шорох огромных крыльев и крик!

      В этот момент мы поравнялись с решеткой Музея Революции, и я заорала на всю улицу Горького:

      – Ах, как кричат павлины!

      От неожиданности от меня шарахнулись не только Менакер с Андреем, но и все пешеходы.

      – У меня такой текст. Я должна его подать громко, с присутствием эротики. Испанской, конечно.

      Они смеялись. А я шла, довольная тем, что наверняка разрушила представление Менакера обо мне и что хуже уже не будет, а веселее – да, может быть. Дошли до Бульварного кольца. Мне направо, на Арбат, а им прямо, на Петровку, рассказывать маме, какая у Андрюши новая девочка – Таня. Менакер, прощаясь со мной, ласково сказал:

      – Посмотри, Андрюша, какие у нее глазки. А ушки? Что за чудные ушки! – Менакер нежно коснулся моего ушка, и мы простились. Я с благодарностью за человеческое тепло понесла свои красивые ушки и глазки домой.

      Место, мой Трубниковский переулок, удивительное. Это бывший «поленовский дворик». Сохранилась только церковь, возле нее – сквер, местные аборигены называют его «кружок». А рядом с моим домом – бетонная высокая стена, железные ворота, за воротами роскошный особняк Спасо-Хаус, здесь живет американский посол с семьей.

      На Рождество, которое у нас было вычеркнуто, у них всегда на улице горит елка, а 4 июля, в День независимости Америки, мы из окон своей коммунальной квартиры, как заключенные, смотрим за границу, в их сад. А там – бал! Музыка! Смех! Фейерверки! Танцы! Дамы,