Штурмовая группа. Взять Берлин!. Владимир Першанин

возделанные поля, а на запад эскадрильями и полками шли бомбардировщики и штурмовики.

      – Тихо что-то, – вертел головой ординарец Николай Антюфеев. – Не нравится мне такая тишина.

      Обогнали кучку гражданских, шагавших по обочине. Добротно одетые, в крепких башмаках, несли узлы, чемоданы. Ольхов остановил бронетранспортер, а с обочины радостно закричали:

      – Свои! Наши пришли!

      Оказалось, что это угнанные на работу в Германию парни и мужики из Воронежской и Ростовской области. Старший в группе рассказал, что вывезли их еще в сорок втором году, а теперь вот возвращаются на родину.

      – Одежду вам справную выдали, – заметил Савелий Грач. – Наверное, за старание получили. Помогали фрицам воевать против нас. Не на военном заводе работали?

      – Нет. В дорожной службе.

      – Служили немцам, значит?

      – Отстань от людей, Савелий, – перебил его Ольхов. – Расследование еще тут затей. Кто да откуда!

      – Может, и будет расследование, – отозвался старший из рабочих. – Считается, на немцев трудились, значит, против своих. Только нашего согласия никто не спрашивал. Летом сорок второго погрузили в эшелоны и отправили в Штутгарт. А там кого куда распределили.

      Среди угнанных были две женщины. Одна с грудным ребенком.

      – Ребенок-то от кого?

      – Моя дочка, – выступил вперед парень лет двадцати.

      – Женились, крестились, пока твои сверстники воевали и за родину гибли, – подал голос ординарец Антюфеев.

      – Жизнь не остановишь, – рассудительно заметил старший. – Ведь не от немца, а от своего родила.

      – Одежку где раздобыли? – спросил Ольхов.

      – Хозяин выдал, когда уходили. Боятся они нас, вот и стараются задобрить.

      – А в чемоданах что?

      – По мелочи набрали в разбитых магазинах, – ответил старший. – Кое-что из одежки, обувь, харчей немного.

      – Детские вещички, нитки, иголки, – растерянно улыбалась женщина с ребенком.

      По сути, она была почти девочка, лет девятнадцать, не больше. Значит, в Германию ее угнали лет в шестнадцать.

      – Никто по дороге не обижает? – всматриваясь в радостные, однако напряженные лица, спросил Ольхов.

      – Нет… нет. Кто же нас обидит? Красная Армия идет. Самая сильная в мире, – поспешно проговорил старший.

      Это было не совсем так. Вчера вечером мимо них проходили десятка два немецких солдат. Видимо, только что из боя. В потрепанных мундирах, с закопченными лицами, некоторые были ранены. Мрачно оглядели беженцев.

      – Русские… они выживут, – сказал один из солдат. – А у нас целая рота погибла. Мы умрем, а они дальше плодиться будут.

      Он вскинул автомат, но его удержал за руку унтер-офицер.

      – Не надо. Пусть шагают в свою Россию. Там, кроме развалин, ничего не осталось.

      – Может, развлечемся с их женщинами?

      – Времени нет. Да они худые, словно селедки. Какое удовольствие?

      Беженцы за годы неволи научились понимать немецкий язык. Напряженно со страхом ждали, что будет