Собор у моря. Ильдефонсо Фальконес

ат посмотрел вверх, на безоблачное голубое небо.

      Мягкое солнце конца сентября ласкало лица его гостей. Бернат потратил немало времени и усилий, готовясь к этому празднику, и теперь его могла испортить только немилосердная погода.

      Улыбнувшись осеннему небу, Бернат опустил глаза, и улыбка на его лице расплылась еще шире: на мощеном дворе перед воротами и первым этажом его дома царило всеобщее веселье.

      Около тридцати приглашенных гостей беззаботно радовались жизни. Урожай винограда в этом году был великолепен. Мужчины, женщины и дети работали с утра до ночи: сначала они собирали виноград, а потом давили из него сок, не давая себе ни дня отдыха. Только когда вино было залито для брожения в бочки, а мезга подготовлена для того, чтобы в скучные зимние дни перегонять выжимки в самогон, крестьяне принялись отмечать сентябрьские праздники.

      В эти же дни Бернат Эстаньол решил сыграть свадьбу.

      Бернат смотрел на гостей. Они, должно быть, встали на заре, чтобы пройти пешком расстояние, отделявшее их дома от усадьбы Эстаньола – для некоторых весьма приличное. Они оживленно болтали, вероятно о свадьбе или об урожае, а возможно, о том и другом; некоторые гости, как, например, группа, состоящая из его двоюродных братьев и семьи Пуч, то и дело разражались хохотом и с лукавством поглядывали в его сторону. Чувствуя, что краснеет под их взглядами, Бернат решил избегать столь назойливого внимания; ему, честно говоря, не хотелось знать причину их смеха. Он видел стоящих во дворе представителей семей Фонтаниес, Вила, Жоаникет и, разумеется, родственников невесты.

      Бернат украдкой посмотрел на своего тестя Пере Эстеве, который только и делал, что поглаживал свой огромный живот и, широко улыбаясь, переходил от одних гостей к другим. Пере повернулся к нему, и, глядя на его сияющее лицо, Бернат невольно счел себя обязанным кивнуть ему – уже, наверное, в сотый раз. Поискав глазами своих шуринов, он наконец разглядел их среди приглашенных. С самого начала они относились к нему с некоторой подозрительностью, хотя Эстаньол старался понравиться им.

      Бернат вновь устремил взгляд в небо. Похоже, урожай и погода решили быть вместе с ним на его празднике. Он посмотрел на свой дом, а потом снова на людей и слегка поджал губы. Внезапно, несмотря на общее оживление, он почувствовал себя одиноким. Прошел всего лишь год с той поры, как Бернат похоронил отца, но его сестра, Гиамона, которая обосновалась в Барселоне после того, как вышла замуж, и которую ему очень хотелось увидеть, так и не ответила ни на один из приветов, посланных ей братом. А ведь Бернат был ее единственным прямым родственником, оставшимся после смерти отца…

      Смерть старшего Эстаньола превратила их усадьбу в предмет интереса всей округи: свахи и отцы с незамужними дочерьми шли сюда безостановочно. Прежде их никто не навещал, но смерть отца, который из-за своих приступов бешенства заслужил прозвище Безумный Эстаньол, вернула надежды тем, кто хотел выдать свою дочь за самого богатого селянина в округе.

      – Ты уже достаточно взрослый, чтобы жениться, – говорили ему. – Сколько тебе лет?

      – По-моему, двадцать семь, – отвечал Бернат.

      – В этом возрасте у тебя уже должны быть внуки, – упрекали молодого человека. – Что ты будешь делать со своим хозяйством один? Тебе нужна жена.

      Бернат терпеливо выслушивал советы, зная, что за каждым из них непременно следовало упоминание новой кандидатуры, достоинства которой превосходили силу быка и красоту самого невероятного захода солнца.

      Тема не была для него новой.

      Безумный Эстаньол, овдовевший после рождения дочери Гиамоны, тоже собирался женить его, но все отцы с дочерьми на выданье выходили из их дома с проклятиями: никто не мог удовлетворить требования сумасшедшего старика к приданому, которое должна была принести будущая сноха. Постепенно интерес к Бернату ослаб. С возрастом старик стал еще капризнее, а приступы бешенства у него сменились бредом. Бернат из кожи вон лез, заботясь о земле и об отце, и вдруг в двадцать семь лет оказался один на один с теми, кто желал породниться с ним.

      Первым, кто пришел к Бернату, когда он еще не успел похоронить покойного, был управляющий сеньора де Наварклеса, местного феодала.

      «Как ты был прав, отец!» – подумал Бернат, увидев подъезжающего к дому гостя, которого сопровождали несколько солдат на лошадях.

      – После моей смерти, – повторял ему старик бесчисленное количество раз, когда к нему возвращался рассудок, – они придут к тебе, и тогда ты покажешь им завещание.

      И отец указывал рукой на камень, под которым лежал завернутый в кусок кожи документ, запечатлевший последнюю волю Безумного Эстаньола.

      – Зачем, отец? – спросил его Бернат, когда старик впервые сказал об этом.

      – Как ты знаешь, – ответил тот, – мы владеем этими землями благодаря бессрочной аренде, но я вдовец, и если бы не сделал завещания, то после моей смерти сеньор имел бы право взять себе половину нашего движимого имущества и скота. Это право называется интестия, есть еще много других, составленных в пользу сеньоров, и ты должен знать их все. Придут, Бернат, придут