Кондуит и Швамбрания. Лев Кассиль

Хотя у нас сейчас не русский, объясните, пожалуйста: ведь есть такое слово, которое на три «е» кончается?

      – Есть, – ничего не подозревая, ответил Тараканиус, – есть! Например, вот: «длинношеее».

      Класс грохнул. Гавря, торжествуя, сел.

      С того дня Тараканиуса в классе и всюду встречали три громадные буквы «Е». Они глядели с классной доски, с кафедры, с сиденья его стула, со спины его шубы, с дверей его квартиры. Их стирали. Назавтра они появлялись снова.

      Тараканиус бледнел, худел и ставил единицы в тетрадках и дневниках. У него была страсть к маленьким тетрадочкам, куда мы записывали латинские слова. Вызывая на уроке ученика, он непременно каждый раз требовал, чтобы у нас на руках была эта тетрадка.

      – Тэк-с, – говорил он, – урок, я вижу, ты усвоил. Ну-с! Дай-ка тетрадочку. Посмотрим, что у тебя там делается… Что?! Забыл дома?! И смел выйти отвечать мне урок без нее! Садись. Единица.

      И никакие просьбы, никакие мольбы не спасали. Единица!

      В нашем классе были два ученика – Алексеенко и Алеференко. Однажды Алексеенко забыл пресловутую тетрадочку. Тараканиус вошел в класс, воссел на кафедре, надел пенсне и негромко вызвал:

      – Але… ференко!

      Алеференко, сидевший позади Алексеенко, пошел к кафедре. Алексеенко, которому со страху почудилось, что вызвали его, вскочил и уныло пробасил:

      – Я тетрадку забыл, Вениамин Витальевич… со словами…

      И замер от ужаса: к кафедре подходил Алеференко.

      «Обознался!.. Ой, дурак!..»

      Тараканиус невозмутимо обмакнул перо в чернила.

      – Ну, собственно, я не тебя, а Алеференко вызывал. Но раз уж сам сознаешься, получай по заслугам.

      И поставил единицу.

Историческая гвардия

      Звонок. Кончилась перемена. Стихает шум в классе.

      Идет!

      Все за партами разом вскочили.

      Приближается историк. Белокурые мягкие волосы на пробор. Худое, совсем молодое бледное лицо. Громадные голубые глаза. Голова чуть-чуть склонилась ласково набок. Воротничок ослепителен. Кирилл Михайлович Ухов вихрем влетает в класс, бросает на кафедру журнал.

      Класс на ногах.

      Кирилл Михайлович осматривает класс, взбегает на кафедру, забегает в проход сбо-ку, садится на корточки. Вдруг голубые глаза сверкнули. Высокий голос сорвался в крик:

      – Кто!.. там!! смеет!!! садиться?!! Я еще не сказал… «садитесь»… Встаньте и стойте!!! И вы там!!! И вы!!! И вы! Негодяи! Остальные – сесть. Руки на парту. Обе. Где рука? Встаньте и стойте! А вы – к стенке!!! Прямо! Ну… Тишина! Кто это там скрипит? Шалферов? Встаньте и стойте! Молчать!

      Четырнадцать человек стоят весь урок. Историк рассказывает о древних царях и знаменитых лошадях. Ежеминутно поправляет галстук, волосы, манжеты. Из-под манжеты левой руки блестит золотой браслет – подарок какой-то легендарной помещицы.

      Четырнадцать человек стоят. Урок идет томительно долго. Ноги затекли. Наконец учитель смотрит на часы. Щелкает золотая крышка.

      Стоящие нерешительно покашливают.

      – Простудились? –